В первые секунды после появления Паломы все животные попрятались, испугавшись ее вторжения. Но вскоре они начали вылезать из своих укрытий, словно принимая ее в свое общество.
Вдруг что-то ударило ее по спине. От удара Палома завертелась и подалась вперед, вцепившись в свой каменный насест и закрыв лицо одной рукой. Какую-то долю секунды она ничего не видела сквозь облако воздушных пузырьков. Это могла быть акула, налетевшая на нее в поисках добычи. Если так, она нападет снова, и тогда не миновать гибели. Что бы это ни было, столкновение было не случайным. Такое происходит под водой так же нечасто, как удается встретить идеально прямые линии в природе.
Подняв руку вверх, щурясь сквозь пузырьки воздуха и борясь с охватившей ее паникой, Палома оказалась лицом к лицу со своим обидчиком. И тут же беззвучно рассмеялась сквозь дыхательную трубку.
Это был большой морской окунь, чуть больше метра в длину, четырнадцать-пятнадцать килограммов весом. Он завис в полуметре от ее лица, пристально глядя на нее круглыми глазами и выпятив нижнюю челюсть вперед. Он явно ждал, когда же Палома наконец накормит его.
Она часто его подкармливала. Этого окуня было нелегко спутать с другими: он был самым большим из тех, что живут на этой горе. Рядом с одной из жабр у него тянулись глубокие шрамы — следы давнишнего побега от более крупного хищника. Иногда она приносила с собой хлеб, и окунь поедал его с презрением, будто делая ей одолжение. Когда она приносила мясо или рыбные очистки с причала, он поглощал их с жадностью. А иногда она забывала принести с собой еду.
Палома не решилась дать ему человеческое имя, но не могла не думать о нем как о разумном существе. Она воспринимала его как забияку и задиру, но задиру смышленого.
В те дни, когда девушка приносила с собой еду, она брала кусочки еды кончиками пальцев и, когда окунь открывал пасть, разжимала их, так что еда плавно опускалась в рот ее любимцу. Конечно, окунь не имел ни малейшего намерения укусить Палому за пальцы. Но, привыкнув поедать все на своем пути, он был неуклюжим едоком, и приходилось быть с ним начеку. Благодаря мощным челюстям он при малейшем промахе мог сильно повредить пальцы девушки даже своими мелкими зубами.
Сегодня она ничего не принесла для своего окуня и дала ему знать об этом, подняв сжатый кулак. Ее любимец, похоже, понял этот жест: он вяло попытался ухватить ее за кулак, а потом развернулся и отплыл на несколько метров, помахав хвостом. Потом на всякий случай завис на расстоянии: вдруг у нее все же окажется с собой что-нибудь съедобное?
Внезапно тень наверху закрыла один из лучей желтого света. Палома взглянула вверх. Там, над ее головой, чинно проплыла процессия молотоголовых акул. Их серебристо-серые туловища были гладкими, как пуля, и солнечный свет переливался на их поверхности, подчеркивая рельефность мышц.
Паломе нравились молотоголовые акулы. Ей казалось, что они каким-то образом помогают ей сосредоточиться на первых робких мыслях о природе и Боге. Это были очень странные, неправдоподобно выглядящие животные — с волнообразными кувалдами вместо головы, одним глазом на каждой стороне и пастью, полной зубов. Поскольку они не приносили ровным счетом никакой пользы ни животным, ни человеку, а на последнего даже нападали раз в столетие, их определенно можно было считать плохими, по крайней мере согласно шкале оценок старика Виехо.
И все же если были на земле животные, которым повезло больше обычного, так это молотоголовые акулы.
Многие поколения жителей острова выживали за счет ловли акул, и поэтому накопилось много фактов, а зачастую мифов об этих тварях. Так, всем было известно, что они практически не изменились за тридцать миллионов лет своего существования. И если они не были больны или ранены, у них практически не имелось врагов, за исключением человека. Все их насущные потребности с готовностью удовлетворялись природой, включая полную свободу и пропитание в избытке.
Именно Хобим открыл Паломе глаза на то, насколько хорошо приспособлены к жизни молотоголовые акулы. Это были простые, проворные и умелые животные, и, как не уставал повторять отец, в отличие от человека они не разжигали войн и не производили отбросов.
Поэтому в глазах Паломы эти акулы были самим совершенством, и она не видела в них ничего, кроме красоты. Она хотела, чтобы Виехо посмотрел на них отсюда, снизу, увидел бы их в естественной среде обитания. В том виде, в каком они обычно представали его взору — корчащиеся в агонии в лодке или забитые насмерть и гниющие на раскаленном берегу, — они выглядели ужасно.
Палома оттолкнулась от скалы и опустилась еще на несколько метров, в узкое ущелье между двумя валунами. Там она увидела самку спинорога. Та беспомощно металась взад и вперед, подрагивая хвостом и хлопая жабрами. Сначала Палома подумала, что рыба ранена, так как движения ее были беспорядочны, а вокруг кружилось три, затем пять, наконец девять или десять других рыб, которые, похоже, собирались напасть на первую.
Рыба-попугай с клетчатым рисунком на чешуе и клювообразным ртом вдруг попыталась напасть на спинорога, который был меньше размером, на что тот ответил целым шквалом щипков и укусов и заставил обидчика отступить.
В тот же миг скалярия бросилась вперед, сделав отвлекающий маневр в сторону спинорога, затем отскочила назад и попыталась подобраться к нему по песку. Но спинорог сумел прогнать и ее.
Теперь Палома поняла, что же происходит на самом деле. Просто другие рыбы отыскали место, где самка спинорога отложила икру, и теперь старались отвлечь ее внимание, чтобы отрыть икру и съесть.
Палома инстинктивно испытала родительское чувство по отношению к отложенной икре, поэтому она вплыла прямо в центр этого скопища рыб и разогнала нарушителей спокойствия взмахами рук. Спинорог, конечно, принял Палому за очередного вора, хотя и большого, за что и укусил ее в мочку уха.
Палома, улыбаясь, отплыла в сторону, хотя ей было не по себе, ведь она знала, что довольно скоро спинорог все-таки потеряет свое невылупившееся потомство. Стоит рыбам обнаружить, где отложена чья-то икра, рано или поздно они разворовывали кладку. Но так и должно быть, говорила себе Палома. Еще один пример того, как природа поддерживает свой баланс. Если бы из всех отложенных спинорогом икринок вылуплялось потомство и все оно достигало зрелости, море бы просто задохнулось от избытка особей этого вида.
Вдруг Палома почувствовала уже знакомую ей боль в легких — неприятное оглушение, будто легкие сами начинают искать, где бы им взять еще воздуха. У нее начало громко, но безболезненно стучать в висках. Девушка оттолкнулась от дна и начала без усилий подниматься на поверхность, оставляя позади целый шлейф пузырьков.
Она взяла себе за правило отдыхать пять — десять минут между погружениями, потому что тогда она сможет нырять бессчетное количество раз, не чувствуя боли или усталости. Если не отдыхать, она с каждым разом будет нырять на более короткое время, и боль в легких усилится.
Поэтому сейчас Палома повисла на якорной веревке, глубоко вдыхая теплый влажный воздух и иногда поглядывая в воду сквозь маску, чтобы не пропустить ничего интересного.
