– Самородок, – показал Базаров. – Когда в армию уходил, ссобой взял, на счастье. Я ведь, Лидуша, золотопромышленник. Так что Богмилостив, не пропадем.
От «Лидочки» и «Лидуши», от сверкающего самородка, открепкого мужского запаха, которым дохнуло из расстегнутого ворота, Верейскаянесколько опешила. Она сама не очень понимала, откуда эта приятная отупелость.Стояла и смотрела, как мужчины споро и дружно отцепляют якорь, выталкиваютлодку с отмели. Потом денщик легко поднял на руки ойкнувшую Зинаиду, ЕмельянИванович так же просто, без церемоний, подхватил Лидию Сергеевну – и онапоняла, в чем дело.
Пятнадцать месяцев она принимала все решения сама, ибоположиться было не на кого. И вот появился мужчина, он все решает и все делает.
Средь бушующих волн
С баркасом Емельян Иванович в самом деле управлялсязамечательно. Пока была опасность наткнуться на катер береговой охраны, шли наодном парусе, бесшумно. Но часа через два прапорщик включил мотор и взял курсна норд-норд-вест. К рулю сел молчаливый денщик, а Базаров позволил себеотдохнуть – присоединился к Лидии Сергеевне, очень романтично и даже снекоторым уютом устроившейся на дне лодки. Ветер сюда не задувал, лежать набрезенте, под которым мягко пружинили сети, было удобно, а соболий мех не давалзамерзнуть.
С умилением поглядев, как продрогший сибиряк трет ладони,княгиня сказала Зине, которая по-кошачьи свернулась клубком под боком угоспожи:
– Уступи место господину офицеру. Видишь, как он озяб,бедняжка.
Поступок, конечно, со стороны ее светлости был смелый, награни неприличия. Но исключительные обстоятельства позволяли. Боже правый, дочего же все это было восхитительно! Хмурое небо в серых клочьях облаков,ускользающий свет луны, рокот волн, свист ветра, ритмичное покачиваниесуденышка, даже чихание мотора!
А когда рядом с Лидией Сергеевной оказался молодой мужчина(которому, не надо забывать, она была обязана спасением), сердце светлейшей княгинисовсем растаяло. Герой простодушно предложил ей положить голову на его плечо,что и было с удовольствием исполнено.
Вдруг Верейской сделалось жарко. Отрывочные мысли понеслись,выталкивая одна другую.
Сколько лет прошло с тех пор, когда она последний раз клалаголову на мужское плечо?
Какого Базаров возраста? Понятно, что моложе ее, нонасколько?
Что означает поглаживающее движение его руки по ее шее?Случайность?
Ах, не случайность! Совсем не случайность…
И больше никаких мыслей не было.
Зина как зачарованная наблюдала за тем, что происходит надне лодки. Собственно, было мало что видно, доносились лишь вздохи и нежныестоны, да беспокойно шевелился мех, но это еще больше распаляло воображение.
Про страх горничная позабыла. Всё было не как в жизни, а какв романсе: и челн, и море, и невероятная страсть. А чем она, Зина, хужехозяйки? И сердце так бьется, прямо выпрыгнет.
Поглядела она на денщика Тимошу. Поначалу он ей непоказался. Старый, облезлый, рожа лошадиная, ручищи что оглобли. Но миг был дотого чудесен, а в груди распалился такой огонь, что беглый солдат показалсядевушке загадочным и прекрасным, будто бронзовый рыцарь дон Кихот, который впитерской квартире стоял на столике близ шифоньера.
– Можно я с вами сяду? – тихо молвила Зина, пристраиваясь наскамейку возле руля.
Он покосился на нее, что-то промычал.
Бедненький, из пушек по нему стреляли и в плену мучили. Дотого стало ей жалко Тимошу, что обхватила его за длинную шею, потеплей обернулаворотник и не удержалась – прямо туда, возле острого кадыка и поцеловала.
Тимоша шумно вздохнул. Не иначе тоже от страсти.
Видение явное, соблазное
Голова что-то разболелась. Прижмурил веки, пальцами наяблоки глазные надавил – помогает. Тут вдруг ни с того ни с сего примерещилось.Сначала, как обыкновенно, туман. Густой, по-над водами стелется. Потомразвиднелось, и видно челн, по простору скользит.
Круг челна куражится дева водяная, называется русалка, себявыказывает. С одной стороны поднырнет, с другой вынырнет. Волос у ней длинный,в него вплетены кувшинки. Груди налитые, круглые. Хвост гладкий, серебристый.Такой же смех – жур-жур, лукавый.
Ишь какая.
Имя русалке – Мечтанье Безгреховное, ибо как с нейсогрешишь, если вместо грешного места у девы хвост? Но все одно к соблазнувидение. Будет нынче что-то.
А и пускай.
Плавай себе, деворыбица, резвися, Господь с тобою.
Перестал веки тереть – туман и рассеялся, пропало всё.
В чертогах большого света
По случаю благополучного, если не сказать чудодейственногоизбавления из германского плена, едва вернувшись домой, Верейская устроила раутв узком кругу, только для своих – на сорок человек, сугубо по приглашениям.
«Едва вернувшись» означало через неделю, потому что надо жепривести себя в порядок, обновить гардероб, хоть как-то восполнить потерюшкатулки с драгоценностями. Были в эти дни (собственно, скорее ночи) и другиезанятия, еще более приятные.
Одним словом, летала, как на крыльях. Помолодела лет надесять – так говорили все, кто ее видел. Даже институтская, на всю жизнь,подруга Шура Мягкая, от кого доброго слова не дождешься, это отметила.
Она явилась первая, раньше других гостей и назначенноговремени.
– Эк ты, Верейская, цветешь-то! – басом воскликнула Шура,беря ее за плечи после сочного троекратного целования. – Больше сорока не дашь!
И захохотала, когда Лидия Сергеевна встревожено покосилась взеркало.
В Смольном Мягкая слыла анфан-терриблем, а позднее вжилась вроль одноименной грубиянки из «Анны Карениной». Но душу имела добрую,отзывчивую. Верейская по Шуре ужасно соскучилась.
– Ты все такая же невозможная, – сказала княгиня,рассмеявшись.
Подруга взяла ее под руку, зашептала. Круглые карие глазаблестели.
– Ну, Лиденция, рассказывай! Пока никто не пришел. О тебевсе газеты написали. Героиня!
Сели на козетку подле стеклянной двери. Мажордом, согласноновой американской моде, подал «петушиные хвосты»: смесь вина, коньяка исельтерской. Как успела выяснить Верейская, в связи с сухим законом подаватьспиртное в чистом виде теперь в патриотичных салонах почитается дурным тоном.
