Март в Южном полушарии… Океан шумит, то затихая, то набирая силу. С катера хорошо видна выгоревшая желтая крыша пляжного ресторанчика, крытая белесым пальмовым листом. Молодая женщина в парео хотела сказать — соломой, что в итоге напомнило бы «тиха украинская ночь», но владелец катера Паскаль поясняет, что это сухой пальмовый лист, la feuille séche du palmier.
Под пальмовой крышей бара голландка с волосами такого же соломенною цвета, в синем прозрачном козырьке, флегматично замешивает в серебристом цилиндре пины-колады. Голландку зовут Ана. За ее спиной висит фотография Аэртона Сенны, снятого в одних трусах на белоснежном песке пляжа Baie Orientate, что простирается перед ними. На пляже вразброс выгорают красные мягкие шезлонги и зонты. Вяло шевелят жидким листом низкорослые пальмы, повернувшиеся спиной к океану. Аэртон Сенна еще жив и улыбается, не подозревая, что всего через пару месяцев сгорит в своем болиде.
Женщина в парео сходит на берег, садится за стоику бара, разглядывает в подзорную трубу четкие зеленые холмы острова Ангуиллы и ныряющих со скал пеликанов. Для голландки она просто «леди в парео». Леди здесь на отдыхе без семьи, расслабленна и равнодушна ко всему, кроме ночных игорных домов в Филипсберге. Со своими немногочисленными знакомыми она общается по-французски. Все думают, что она чистокровная француженка.
Когда-то ее первый муж, поганец, сказал:
— Как отличить русского туриста? Возле бассейна пятизвездочного отеля висит табличка, на которой на всех языках мира, в том числе и на русском, написано, что бассейн открыт с 8 до 23. И каждую ночь русские с гоготом и визгом лезут в бассейн, причем прыгают в него непосредственно задницами, очевидно, для усиления эффекта. Призывать их к порядку бесполезно. Скандалить бессмысленно. Уезжают старые и приезжают новые русские, и все они по ночам задницами прыгают в бассейн… Почему?
Так вот, она русская, но с теми земляками, которые по ночам шлепаются задницами в бассейн, у нее нет ничего общего.
Голландка выставляет на стойку бара ледяные коктейли.
— Черный кофе и негазированную минеральную воду, — не заказывает, а приказывает леди в парео.
Пятикаратовый бриллиант на ее пальце достаточно убедительный аргумент в пользу того, что она имеет право приказывать.
— S'il vous plaot, madame, — улыбается голландка, подавая ей кофе и зеленую запотевшую бутылочку с водой.
Леди в парео покупает пачку французских и американских газет и сразу же внимательно пролистывает «Вашингтон пост» и «Ле Монд», словно выискивая в них что-то. Но затем, будто вспомнив, что она на отдыхе, откладывает газеты в сторону.
Роскошная, благодатная скука. Чем она займется после обеда? Может, будет гулять по улочкам Мариго, заходя из бутика в бутик. А может, отправится в деревню фотографировать архитектурные достопримечательности колониального стиля. А когда устанет, будет лежать на шелковистом песке, плавать в бирюзовой воде, снова валяться на песке. Потом поднимется в свой номер, примет душ, чтобы смыть соль, нанесет макияж и уже в вечернем платье отправится в Филипсберг, готовая к ночной жизни. В конце концов, для этого она здесь, на этом острове, в существование которого невозможно поверить в камере Бутырской тюрьмы.
Там единственная реальность — это тесное пространство между нарами от стены к стене, желтый коридор, конвоир — «разводящий», желтая решетка, сеткой обтянутая железная лестница, а также грязь, вонь, запах человеческого тела — собственного тела, к которому испытываешь отвращение, и боль, тошнота, усталость, холод.
Здесь единственная реальность — это неустанно рокочущий океан и невозможность представить, что где-нибудь в мире может существовать что-то кроме бирюзового простора пляжа и медных, как боги, скал… Алые маркизы на окнах, кричащие флаги с двуглавыми бородатыми львами, из хищно разинутых пастей которых торчат змеиные языки… Террасы ресторанчиков нависают над песчаным берегом. Кругом пальмы, буйные экзотические цветы, белые точки яхт в заливе Oyster-pond, которые она видит каждый день из окон своего номера. Запахи кофе и свежих моллюсков — ими пропитаны улицы. Опьяняющий аромат подстриженных газонов в парке отеля. Шум прибоя, звуки меренге и сальсы. Черные ромовые бочки фабрики Guava-berry, стоящие прямо на краю тротуара, через каждые пять метров призывают: «Выпей меня!» — как в сказке про Алису…
Над крышей ресторанчика, низко-низко, с тяжелым ревом проносится набирающий высоту «боинг». Взлетно-посадочная полоса на острове такая короткая, что кажется, будто взлетаешь с песчаного пляжа. Смуглые подростки прыгают в воде, машут вслед уносящемуся самолету светлыми, незагорелыми ладонями.
Март в Южном полушарии…
В восьмичасовых поясах от острова Сен-Мартен на восток — метель с мокрым снегом и минус три, слякоть. На часах — половина шестого вечера скучного буднего дня. В электричке сутолока и давка, но это и хорошо — Юрию Малышеву хочется затеряться в толпе.
Подмосковный дачный поселок в километре от станции. Контуры старых елей и берез сливаются с высокими дощатыми заборами. В окнах дач горят редкие оранжевые огни. Пахнет дымом от печек. Лают вдалеке собаки.
…В темноте он прошел по тропинке к знакомой калитке, нашарил рукой задвижку и отпер ее. Никто не видел, как он вошел. Никто не услышал выстрела. Тело обнаружили только на вторые сутки.
Его похоронили тихо и скромно, без военных почестей. Никто из сослуживцев не пришел на его похороны.
Это произошло в начале марта, когда на Сен-Мартене начинался лучший сезон.
Прошел еще целый месяц. В России кончилась зима.
Его мать выписалась из больницы после тяжелого криза и впервые после месячного отсутствия переступила порог своей квартиры на Большой Полянке.
Там все было по-прежнему, как и при жизни сына.
В мире тоже все осталось по-прежнему.
И только Юры уже не было.
Мать стояла у двери его комнаты, не решаясь ее распахнуть. Если не заходить, если никогда-никогда не переступать порог этой комнаты, то будет казаться, что сын там, живой и здоровый, обычный домашний Юра — не такой, каким стал за несколько дней до того, как это случилось, а такой, каким он был год, два, пять, двадцать лет назад.
Ее единственный Юра…
В гостиной зазвонил телефон. Звонил долго, настойчиво. Мать подумала: зачем подходить, если Юра все равно никогда уже не позвонит?
Как обычно, не хватило нескольких секунд, чтобы успеть. Когда она подняла трубку, телефон ответил длинным гудком. Но едва она положила ее на рычаг, как телефон снова зазвонил: раз… другой… третий…
Мать подняла трубку.
— Да, я вас слушаю.
Глава первая
Юрьев день
1
Старший оперуполномоченный по особо важным делам Национального центрального бюро Интерпола в России майор Георгий Гольцов вот уже десять дней как, приходя на работу, исполнял одно и то же доведенное до автоматизма действие. В девять утра войдя в тесный кабинет, заставленный картонными коробками с документами, Георгий снимал плащ, вешал его в стенной шкаф рядом с парадной милицейской формой с майорскими звездами на погонах и медалью «За отвагу». Форму Георгий надевал редко. Затем он отстегивал кобуру, прятал в сейф табельный ПМ, садился за стол и привычным жестом включал компьютер, чтобы проверить электронную почту.
