«Я сам себе кажусь чудом, – сказал ты. – Ябессмертен и хочу узнать о нас как можно больше! Вам есть что рассказать – ведьвы из числа древнейших и душа ваша сломлена. Я питаю к вам любовь, и вы дорогимне такая, какая вы есть, ничего большего мне не нужно».
«Ты говоришь странные вещи!»
«Любовь. – Ты пожал плечами и выразительно посмотрел наменя. – Миллионы лет шел бесконечный дождь, кипели вулканы, остывалиокеаны, а потом появилась любовь?»
Ты вновь пожал плечами в знак того, что посмеиваешься надэтим абсурдом.
Я не могла не рассмеяться в ответ на твой жест. Слишкомхорошо, подумала я. Но вдруг почувствовала себя совершенно растерянной.
«Это очень неожиданно, – сказала я. – Потому чтоесли у меня и есть история, совсем маленькая история…»
«И что же?»
«Так вот, моя история – если она вообще есть – как разподходит к ситуации. Она связана с тем, о чем ты говоришь. – Неожиданно наменя что-то нашло. Я опять тихо рассмеялась и продолжила: – Я тебя понимаю!Нет, не в том, что касается видения духов, – это отдельная и большая темадля разговора. Но я сознаю, в чем источник твоей силы. Ты прожил целуючеловеческую жизнь. В отличие от Мариуса, в отличие от меня тебя взяли не в периодрасцвета. Ты был захвачен почти в момент естественной смерти, и тебя неинтересуют земные приключения и недостатки. Ты вознамерился пробиваться впередс мужеством того, кто умер от старости и восстал из мертвых. Ты отбросилпохоронные венки. И готов взобраться на Олимп – не так ли?»
«Или встретиться с Озирисом в глубинах мрака, –откликнулся ты. – Или с тенями Гадеса. Конечно, я готов встретиться сдухами, с вампирами, с теми, кто видит будущее или утверждает, что помнитпрошлую жизнь, с вами, обладающей потрясающим интеллектом, заключенным впрекрасную оболочку. Интеллектом, позволившим вам продержаться столько лет иедва не разрушившим ваше сердце».
Я охнула.
«Простите. Это было невежливо с моей стороны», – сказалты.
«Нет, объяснись».
«Вы всегда забираете у жертв сердце, не так ли? Вам нехватает сердца».
«Может быть. Не жди от меня мудрости, как от Мариуса илидревних близнецов».
«Вы меня очень привлекаете», – сказал ты.
«Почему?»
«Потому что за вашим безмолвием и страданием скрываетсяистория; она вполне сформировалась и теперь живет и ждет, пока ее запишут».
«Ты чересчур романтичен, дружок», – заметила я.
Ты терпеливо ждал. Наверное, ты почувствовал охватившее менясмятение, дрожь моей души перед лицом стольких неизведанных эмоций.
«История совсем короткая», – сказала я.
И перед моим мысленным взором замелькали образы,воспоминания, мгновения – все то, что побуждает души действовать и созидать. Яощутила слабую-слабую надежду на веру.
Думаю, ты уже знал ответ. В то время как сама я еще даже непредполагала, каким он будет.
Ты сдержанно улыбнулся, но не терял энтузиазма и продолжалждать.
Глядя на тебя, я представила себе, как попробую написать…изложить все на бумаге…
«Вы хотите, чтобы я ушел, не так ли?» – спросил ты.
Ты встал, поднял свое пальто с еще не высохшими на немпятнышками дождя и грациозно склонился, чтобы поцеловать мне руку.
«Нет, – сказала я, прижимая к себе блокноты. – Яне могу».
Ты не спешил с выводами.
«Возвращайся через две ночи, – продолжала я. – Обещаю,я верну блокноты, даже если они будут пустыми, даже если я всего лишь объяснюна бумаге, почему мне не удастся восстановить свою потерянную жизнь. Я тебя неподведу. Но не жди ничего, кроме того, что я передам эти блокноты в твои руки».
«Две ночи, – сказал ты, – и мы встретимся снова».
Я молча следила, как ты выходишь из кафе. А теперь, каквидишь, я начинаю, Дэвид. И прологом к повествованию, о котором ты просил, ясделала рассказ о нашей встрече.
Глава 2
ИСТОРИЯ ПАНДОРЫ
Я родилась в Риме, в эпоху правления Августа Цезаря, в год,называемый в вашем летосчислении пятнадцатым годом до нашей эры, или же доРождества Христова.
Все упоминаемые здесь события и имена реальны, я их нефальсифицировала, ничего не сочиняла, не выдумывала фальшивых политических решений.Все связано с моей судьбой и судьбой Мариуса. Я не пишу ничего лишнего из любвик прошлому.
Я не упоминаю здесь имени своей семьи – у нее своя история,и я не могу позволить себе связать с этой повестью ее репутацию, деяния иэпитафии. Мариус, доверяя свою историю Лестату, также не назвал полное имясвоей римской семьи. Я с уважением отношусь к такому решению и следую егопримеру.
Вот уже более десяти лет Август – император Рима, и дляобразованной римлянки наступили чудесные времена женщины обладали колоссальнойсвободой. В отцы мне достался богатый сенатор, у меня было пять удачливыхбратьев, я выросла без матери, взлелеянная целыми армиями греческих учителей инянек, ни в чем мне не отказывавших.
Да, Дэвид, если бы я действительно захотела заставить тебяпотрудиться, я бы писала все это на классической латыни. Но я не буду. Должнасказать, что мои познания в английском языке бессистемны, и уж конечно, яизучала его не по пьесам Шекспира.
Странствуя и читая, я заставала английский язык на разных стадияхего развития, но основное наше с ним знакомство состоялось в этом веке, так чтоя выполняю твою просьбу на разговорном английском.
Для этого существует еще одна причина – уверена, ты поймешь,что я имею в виду, если прочел «Сатирикон» Петрония или сатиры Ювенала всовременном переводе. Самый современный английский язык представляет собойподлинный эквивалент латыни моей эпохи.
Официальные документы Римской империи не дают достаточногопредставления об этом. Однако надписи, нацарапанные на стенах Помпеи, говорятсами за себя. Наш язык был весьма изысканным, мы пользовались множеством весьмаудобных словесных сокращений и устоявшихся выражений.
Вот почему я буду писать по-английски, это кажется мне вданном случае уместным и естественным.
Позволь мне вкратце отметить – пока действиеприостановлено, – что я никогда не была, как выразился Мариус, греческойкуртизанкой. Я действительно жила, притворяясь таковой, в то время, когдаполучила от Мариуса Темный Дар, и, возможно, он так описал меня из уважения к старымсмертным тайнам. Или, может быть, он присвоил мне этот титул из высокомерия –не знаю.
