Майя все время дремала, но сейчас она спросила:
— Почему на юго-запад?
— А почему нет?
Она ехидно взглянула на него:
— Несмотря на твои шуточки и твой клоунский наряд, малыш, язнаю, что ты все обдумываешь серьезней, чем хочешь показать. Так почему наюго-запад?
— Еще до нашего последнего переселения мне пришла в головуодна мысль. Насчет нашего друга. И тех, кого он не трогает.
Она повернулась к нему:
— Ну и что насчет тех, кого он не трогает?
— Мне кажется, что больше всего счастливчиков живет вдали отгустонаселенных районов.
— Вроде Чикаго?
— Уж как Чикаго-то точно. Рим, Бейджинг, еще этот городникак не запомню названия, Иерихон, Дели — да все крупные центры своеговремени. Конечно, я не уверен, но знаешь, дорогая, похоже, ему нравитсягородская жизнь. — Он мудро ей улыбнулся. — Думаю, он любит общество.
Она убрала с глаз выбившуюся прядь, было видно, что еголегкомысленный тон ее не веселит.
— Значит, нам надо найти довольно уединенное местечко — Ноне слишком уединенное. Иначе мы не сможем искать остальных. Пустынные районызапада и юго-запада не слишком населены, но цивилизация и ее удобства там есть…ну, какие есть. Мы с Макфи обсуждали это два или три Странствия назад, но,по-моему, у него так и не оказалось шанса проверить.
— Когда он… когда его забрали?
— Я только знаю, что он жил несколько лет спустя послеАмериканской Гражданской войны в последнем варианте, той войны, когда вмешалисьангличане. Думаю, тогда это и случилось.
— Я была за много веков до того времени. Трудно былоподдерживать контакт с кем-либо кроме крестоносцев, — сообщила она с застывшимлицом. — До ухода я прожила тридцать два ужасных года.
Рассеянные в веках, Странники были подвержены физическойсмерти, но это вовсе не означало, что они не перепрыгнут дальше, когда та Землячерез какое-то время исчезнет. Вопрос о том, что случалось с умершими и позднеевозродившимися, занозой торчал в их душах, и никто не желал особенно о немзадумываться.
Гилбрин вдруг сменил тему:
— Этого глупого нытика Орвана я нашел полгода назад. Онпровинциальный проповедник, здесь на юге их, кажется, называют евангелистамиОбнаружил также и Трес. Она танцовщица в Париже в двадцатых годах.
Его спутница передернула плечами, оба из упомянутой пары ейне нравились. Пусть у них одна судьба, но это вовсе не значит, что всеэмигранты просто обожают друг друга.
— А мой отец?
— Я его не чувствую. Он либо не достиг возраста осознания,либо поставил защиту Ты сама знаешь его силу.
Майя кивнула, откинулась на сиденье и снова ушла в своимысли. Гилбрин смотрел на дорогу и мурлыкал простенький мотивчик. Это былапесенка финикийских моряков о каком-то длиннющем плавании. Одна из самыхприятных инкарнаций Бродяги. Третье Странствие, как он помнил.
То на одном корабле, то на другом в той жизни ему легкоудавалось избегать Сына Мрака. Но тут он вспомнил, что Борено и Хои — оба былитогда его современниками, — все равно не повезло.
Сколько нам убегать от тебя, Властелин Теней? Сквозьвечность, вечно глядя, как исчезают миллиарды людей и целые вселенные?
Гилбрин взглянул на датчик бензина. Осталось чуть большеполбака. Он всегда ощущал искушение повести машину только на собственной энергии,без горючего, но он чувствовал, хотя и не мог объяснить почему, что это значилобы превратить его «„додж“» во что-то совсем иное. Бродяга знал, если онкогда-нибудь вмешается в работу старого автомобиля, то скоро сменит его начто-нибудь еще. Что-нибудь… невинное.
Ему страстно захотелось остановиться. Высокий яркий щитзаправочной станции маняще возник впереди. Еда, бензин. Он нашел съезд имедленно свернул с шоссе.
— Что мы делаем?
— Мы, моя красавица, должны вытянуть наши коротенькие скрюченныеножки и достать еды для этого синего зверюги и для нас самих. Присоединяйся.
Заправка оказалась меньше, чем Гилбрин надеялся, и онзасомневался, можно ли найти приличную еду. Ресторан, совсем маленький, былясно виден сразу же за стоянкой. Гилбрин притормозил, пропуская тягач,направлявшийся по вызову. Видно, дело шло, хотя движение на дороге и не оченьнапряженное. Механики ремонтировали пару машин, а еще две ждали своей очереди,включая…
Гилбрин вывернул руль и, выбрасывая гравий и пыль из-под колес,двинулся за буксировщиком, снова возвращаясь на шоссе. Быстро обогнал, даже невзглянув на него. Бродяга так вцепился в руль, что побелели костяшки пальцев.
Майя, которую при резком повороте швырнуло в сторону,выпрямилась и спросила:
— Гил! Боги Земли и Неба! Что ты делаешь?
Сначала он не отвечал, только глаза его перебегали с шоссена заправку, постепенно уменьшающуюся в зеркальце заднего вида. Наконец станцияскрылась за горизонтом, Бродяга позволил себе вздохнуть.
Майя подвинулась ближе. В других условиях ее близостьпробудила бы в нем страсть, но не сейчас. Не когда их жизни могли бытьраздавлены, как мошки на стекле «„додж“а».
— Гилбрин, ответь! Что случилось?
Предоставленный сам себе, голубой «„додж“» жадно пожиралмили. Впереди появилась крохотная точка. Гилбрин посмотрел на Майю, затем наточку, постепенно растущую и приобретающую форму. Рядом с ней стояло что-то,напоминающее высокий рекламный щит.
— Майя, дорогая, заправка, с которой мы уехали, она тебе ничегоне напоминает?
— Чудак, это же век стандартизации. Они все выглядятодинаково.
Краешком глаза он взглянул на нее.
— Одинаково до такой мелочи, как красивая спортивная машинана эвакуаторе?
Она ответила лишь вопрошающим взором, Гилбрин кивнул, непереставая следить за конструкцией справа, находящейся все еще далеко впереди.
Она еще не понимала, но пыталась понять.
— Один такой буксировщик мы проехали несколько миль назад.На нем была красная спортивная машина. Я помню, потому что хотела, чтобы мои…Однажды я хотела такую машину.
— Значит, ты не обратила внимания, дорогая. Несколько минутназад я как раз видел эту самую машину на той заправке, куда мы хотели заехать.
