Входит Фрэнки, держа в руках башмаки. Носки проношены до дыр. Башмаки за тысячу долларов, а носки за сорок два цента. В другой руке у него пакет с пончиками.
— Завтрак для чемпионов, — говорит он, бросая пакет на кухонный стол.
Внимательно рассматривая все вокруг, он идет через гостиную.
— Ты что-то ищешь? — спрашивает Рой.
— Своего подельника. Ты его не видел?
Рой снова опускается в кресло.
— Ты столько времени ехал для того, чтобы позабавить меня этой шуткой?
— Меня пасут уже пять дней; кое-кто из парней волнуется.
— Я еду путешествовать. Я уезжаю из города.
Фрэнки качает головой.
— На этот раз нет, ты не можешь. Тебе надо быть здесь, потому что мне необходимо видеть, как твой толстый зад продавливает диван.
— У меня дела, — отвечает Рой, поводя плечом.
Все еще держа в руке башмаки, Фрэнки идет через всю комнату, подходит к окну и отдергивает занавеску. Солнечный свет врывается в комнату, яркие прямые лучи словно бьют Роя по лицу. Он вздрагивает и заслоняет глаза пухлой ладонью.
— Что с тобой? — спрашивает Фрэнки. — Ты что, превратился в летучую мышь?
— Что ты так орешь?
— Я говорю нормально. Это тебе кажется, потому что ты уже неделю не слышал нормальной человеческой речи. Так разговаривают все нормальные люди, Рой, все нормальные люди за пределами твоего дома.
— Но ты все равно орешь слишком громко.
Фрэнки испытующе смотрит на своего подельника. Рой тоже испытующе смотрит на Фрэнки.
— Ты принимаешь таблетки? — спрашивает Фрэнки.
— Да пошел ты….
— Ты принимал таблетки?
— Я уже ответил. Послал тебя подальше.
В ответ Фрэнки швыряет свои башмаки на ковер, подметками на ворс. Но они еще не коснулись ковра, они еще не успели замарать его, а Рой уже вскочил со своего кресла. Мыча и стремительно метнувшись на коленях к двери, он хватает башмаки. И вот он уже держит их на весу, подальше от ковра. Осматривает ковер, нет ли на нем грязи или пятен. Его пальцы ощупывают каждое волокно основы, отыскивая сор и грязь.
Фрэнки склоняется к нему. Кладет руку ему на спину. Рой чувствует, что его вот-вот стошнит, прямо здесь, прямо на ковер. И тогда уже ковер вовек не отчистить. Эта мысль срабатывает подобно затычке, перехватывая горло.
— А что случилось с доктором Манкусо? — спрашивает Фрэнки; голос у него тихий. Добрый.
Рой все еще ощущает тошноту. В горле как будто кляп. Он надсадно кашляет и шумно дышит. Фрэнки сидит на полу, держа в руках голову своего подельника. Отбрасывает башмаки в сторону; показывает Рою, что ковер чистый. Заглядывает ему в глаза.
— Все нормально, — говорит он. — Ты в порядке. Скажи, что произошло с доком Манкусо?
Рой делает вдох. Воздух с трудом проходит в легкие.
— С ним финиш, — говорит он, выдыхая.
— Он что, бросил практику?
— Уехал. Уехал из города.
Фрэнки понимающе кивает.
— И далеко он уехал?
— В Чикаго.
Говорить стало легче. И дышать тоже.
— Далековато… А когда?
Рой на секунду задумывается.
— Да уже восемь недель прошло, или около того.
— Господи, Рой… — Фрэнки поднимается на ноги, помогает подняться Рою. Он поддерживает своего грузного подельника, просунув руку ему под мышку, стараясь помочь ему удержать равновесие. — Значит, все это время ты не принимал таблетки?
Этого Рой не может сказать уверенно. Он давно уже перестал считать дни, в которые не принимал таблетки.
— Возможно, месяц…
— Так надо найти нового доктора, только и всего.
Рой качает головой, и она сразу же начинает кружиться.
— Док Манкусо…
— …не единственный на свете. Я знаю, вы с ним понимали друг друга, но что поделаешь, раз он… раз его здесь нет. Мы же не можем… ты не можешь ничего изменить. Ты должен быть в порядке. Ты должен делать то, что положено. А сделать нам надо многое.
— Вот ты и делай, — говорит Рой, отворачиваясь от Фрэнки.
— Мы будем делать. Ведь заправляешь-то всем ты. Правда, сейчас у тебя такой вид, что в это трудно поверить, но в наших делах ты гений. А мы, приятель, работаем вдвоем.
Рой и думать не может о том, чтобы заниматься делами. Единственное, о чем он думает сейчас, так это как бы поскорее оказаться в своем кресле. Усесться в него. Чувствовать себя в безопасности.
Он встает и шаркающей походкой бредет в другой конец комнаты.
— Послушай, — обращается к нему Фрэнки после недолгого раздумья. — Я знаю одного.
— Одного?
— Одного доктора. Он нормальный парень.
— Шарлатан? — спрашивает Рой.
Фрэнки поднимается на ноги и отрицательно качает головой.
— Нет, как раз наоборот. Он знающий док, к тому же честнейший и порядочнейший человек. Это тот самый док, к которому я водил свою маму, когда ее донимали галлюцинации.
— Но у меня нет галлюцинаций…
— А я и не говорю, что есть. Он психиатр и, как любой психиатр, может прописать тебе необходимые таблетки.
Рою не хочется спорить. Спорить — значит говорить. Говорить — значит выделять слюну. А раз слюну, то значит и желчь. А желчь провоцирует тошноту. Чтобы не спорить, он кивает головой.
— Иди прими душ, — настоятельно советует Фрэнки. — Я тем временем сделаю несколько звонков. Мне нужно кое-что обстряпать.
По пути в ванную Рой оборачивается и видит своего напарника у телефона с трубкой в руке.
— Фрэнки, — обращается к нему Рой.
— Да?
— Хорошенько протри трубку и аппарат, когда закончишь звонить.
— Рой, пойди прими душ.
* * *
Рой сидит в пассажирском кресле в новой спортивной машине Фрэнки, втиснув свое грузное тело в ковшеобразное, обшитое кожей сиденье. Устройства, не входящие в основной комплект и поставляемые за отдельную плату, стоят больше, чем весь «каприс» Роя. Музыка, несущаяся из суперклассной звуковой системы, звучит громко, но терпимо. Мелодии прежних лет. Элла скатирует[3]на громкости примерно восемьдесят децибел.
— Секретарша сказала, что не надо будет заполнять много бумаг, — говорит Фрэнки Рою, заезжая на парковку. — Но приехать нам надо за несколько минут до приема.
