– Полюбопытствуйте, – сказал Карл, подходя к одному из деревянных коробов.
Он поднял крышку, едва не поцарапав руку торчавшими из досок гвоздями, и вытащил из соломы предмет, напоминавший небольшой щит. Золотой ободок был сделан в виде плетения, середина инкрустирована бирюзой разных оттенков и несколькими небольшими золотыми пластинами, выложенными в виде какого-то угловатого знака.
– Нагрудное украшение Ацтеков, – пояснил он. – Взгляните, какая дивная работа.
Он обеими руками приложил украшение к её груди.
– Чувствуете прикосновение времени? – спросил он тихо.
Десять золотых конусов, подвешенных по нижнему краю щита, тонко звякнули, заколыхавшись.
– Жаль, я не понимаю смысла этого знака. – На лице Карла появилась досада.
– Вы убеждены, что все нанесённые орнаменты несут какой-то тайный смысл? – спросила Мария, поглаживая украшение.
– Без сомнения. Те, о ком принято говорить как о дикарях, были гораздо ближе к истинным знаниям, чем нынешние цивилизации.
– Странно слышать это от представителя СС. Насколько я понимаю, вы бьётесь за чистоту арийской расы и считаете всех, кроме немцев, людьми неполноценными.
– Видите ли, Мария, – он доверительно понизил голос, – наши руководители сильно запутались. Они смешали всё в одну кучу. Я вынужден пользоваться термином «арийцы», хотя не считаю его верным. Никаких арийцев нет и в помине. Но есть другое… Человечество стоит перед серьёзной проблемой. Оно деградирует на глазах. Пришло время перетрясти планету и очистить её от мусора. И в этом я согласен с политикой партии. Многое следует разрушить до основания. И прежде всего я говорю о людях. А вот знания мы будем хранить и оберегать. В этом я вижу мою главную задачу. Истинные знания придётся собирать по крупицам.
– Вы сказали «разрушить до основания». Так нынче выражаются в советской России. Там это делают с помощью расстрелов.
– Нам тоже придётся совершить много неблаговидных, с точки зрения большинства людей, поступков. Германия рискнула возложить на свои плечи огромную ответственность, хотя уже сейчас я вижу массу глубочайших ошибок, которые приведут к краху.
– Вы говорите о войне?
– Я говорю о создании нового человека. Гитлер и Геббельс сделали ставку на идеологию, как все политики. Но идеологическая муштра превращает людей в солдафонов. Строительство нового мира надо осуществлять не с помощью идеологической пропаганды, которую я, конечно, не отвергаю полностью, а лишь отодвигаю на второй план. Строить надо, опираясь на науку, на знания, на самые разнообразные знания. Науки должно быть много. И она обязана быть всеобъемлющей.
– Что вы хотите этим сказать?
– Лишь то, что нельзя опираться на одну-единственную школу. Пусть будет Дарвин, но пусть будут и Розенкрейцеры! Одно не исключает другое. Да, будет много нестыковок, начнётся противостояние. Но без этого не бывает движения вперёд. Сейчас мы получили некоторые возможности. Но я боюсь, что скоро мы лишимся того, что имеем. Поэтому я тороплюсь. Нашему Институту приходится немного форсировать события. И мы вынуждены слишком глубоко вгрызаться в природу человека и, как сказали бы моралисты, прибегать к жестоким методам.
– Вы проводите опыты над людьми? – Мария содрогнулась, и голос выдал её.
– По всему миру наука экспериментирует в лабораториях над подопытными животными, не считая это преступлением. Но себе подобных люди почему-то боятся убивать.
– Мы не вправе лишать жизни тех, кому её не давали. Мы не имеем права ставить себя на одну ступень с Богом. Только он решает…
– Но ведь и крысам жизнь дали не мы. И всяким кроликам, и собакам тоже. Однако учёные мужи кромсают их, пускают им кровь, разглядывают их мозги под микроскопом, извлекают из них клетки для своих научных работ, утыкивают электрическими датчиками. Разве люди вправе делать это? Бог не давал нам такого права… Или давал?
– Но всё-таки есть мораль.
– Мария, люди признают мораль лишь до тех пор, пока она не мешает им. Затем они перешагивают через неё, совершают преступления и объявляют во всеуслышание, что их поступки были продиктованы крайней необходимостью. Я же считаю, что лучше отправить человека в качестве подопытной крысы в лабораторию, чем уничтожить его ради собственного обогащения.
– Вы говорите страшные вещи!
– Не пугайтесь. – Он посмотрел на неё внимательно и взял за руку. – Не настолько я страшен, как вам сейчас показалось. Просто я несколько сгущаю краски, чтобы вы могли понять меня.
– Никогда не сталкивалась ни с чем подобным! – растерянно отозвалась она. – Сгущать краски, чтобы донести мысль?
Мария не понимала, говорил ли Рейтер правду или же жестоко шутил, преследуя какую-то свою неведомую цель.
– Вы хотите, чтобы я участвовала в опытах над людьми?
– Хочу привлечь вас к исследованиям. Надеюсь, что, приступив к работе в Институте, вы откроете в себе некоторые способности.
– Какие способности?
– Не знаю, там видно будет. Пойдёмте, я вам кое-что покажу. Это моя гордость.
Он подвёл Марию к дубовому шкафу и отворил дверцу. Внутри лежал полупрозрачный череп.
– Какое чудо! – выдохнула Мария, испытав прилив какого-то благоговейного восторга.
– Череп из хрусталя. До сих пор никто не знает, для какой цели создавались такие предметы. Я уверен, что они имели оккультное значение.
– Вы всё сводите к оккультизму, герр Рейтер.
– Потрогайте. – Он бережно взял предмет в руки. – Вы сразу поймёте, что эта вещь никогда не предназначалась просто для любования ею… От него исходит сила. Только вот что это за сила? – В глазах Рейтера вспыхнул незнакомый Марии огонёк. – Как определить её? Как зафиксировать?
– Этим вы и занимаетесь?
Он улыбнулся, и в его улыбке Мария прочла нескрываемую гордость.
– Да, мой отдел реконструирует древние ритуалы. Мы воссоздаём атмосферу, чтобы выявить присущую ей энергетику. Мне посчастливилось заниматься тем, о чём я мечтал с детства. Я бредил древностью, бредил магией. И вот в моём распоряжении есть все доступные на сегодняшний день технические средства, я задаю направление исследований, определяю задачи…
– Вы интригуете меня.
– Наконец-то вы проявили какой-то интерес, – искренне обрадовался Карл.
Он повёл её дальше.
– На днях это пришло из США.
Они остановились перед большим деревянным ящиком. Рейтер протянул руку и достал из соломы объёмистый свёрток из мягкой белой замши, украшенный длинной бахромой.
– Смотрите! Это священный колчан, сделанный из шкуры белой выдры. В нём никогда не хранились ни лук, ни стрелы, потому что он был священной связкой, а не частью военной или охотничьей амуниции. Видите, он завязан с обоих концов шнурами? Этому колчану индейцы дали имя.
