одна полировка товара, который моя семья неустанно полировала последние несколько лет, чтобы получить лучшую цену, когда придет время продавать: меня. Так что я умела мастерски притворяться, но никогда не могла забыть о цели всего этого. А такое не забывается, как ни старайся.
— И что это за место?
— Это твой шанс стать второй леди Саграды, Рафаэла! Не будь глупой! Не упускай его, — требует она, а потом вздыхает.
Глупой? Это она говорит что-то вроде "второй леди", а я должна перестать быть глупой? Какой абсурд!
Я опускаю голову и молчу, словно размышляя над этим. Угу, это хорошо. Я делаю маленький шаг к маме, и она недоверчиво смотрит на меня, пристально сузив глаза.
— Я… — начинаю я, но делаю паузу, как будто смущаясь. Она ждет, что я продолжу, и, когда я этого не делаю, решает воспользоваться паузой.
— Я знаю, что это может быть… трудно… Для такой девушки, как ты. — Для такой девушки, как я? Что это значит? Кто-то со здравым смыслом? — Но это шанс, которого мы ждали всю твою жизнь, дочь моя. На самом деле, это гораздо больший шанс, чем мы думали. Заместитель начальника! — Взволнованно восклицает она. — Еще несколько лет назад такое было бы просто немыслимо.
Я сдерживаю ответ, который хочу дать, — это все еще немыслимо. Но слова повисают на кончике языка, и я их проглатываю.
— Может быть, — говорю я вместо того, что мне действительно хочется, делая еще один маленький шаг вперед.
— Посмотри на свою подругу, дитя мое! Она была пленницей дона, а теперь стала его женой. Священная королевская семья не в восторге от этого, но сейчас самое время воспользоваться этим! Если иностранка может стать первой леди, то такая породистая, как ты, уж точно может выйти замуж за заместителя начальника, невзирая на ущербность твоего происхождения, — уверяет она меня. А у меня все силы уходят на то, чтобы не закричать, когда меня называют чистокровной.
Боже! Она виновата в моем проклятом рождении! Что она имеет в виду под ущербностью? Моя мама сошла с ума, другого объяснения нет.
— Неужели? — Я выдавливаю это слово изо рта, придвигаясь чуть ближе к двери, но мама даже не замечает этого, потерянная в своих выходках.
— Вы с Габриэллой начали работать в доме в один и тот же день! Это дело рук Святых! Знак! Вам двоим суждено быть вместе на вершине!
Бред. В данный момент нет другого слова, которое бы лучше характеризовало мою мать. Она бредит.
Стать действительно подругой человека, который раньше был моим коллегой по работе, наверное, было бы странно с кем-то другим, но только не с Габи. Когда мы встретились, мы были двумя неудачницами: я — той, кто была частью этого мира, но чувствовала себя не в своей тарелке после долгих лет отсутствия, а она — иностранкой. Мы делали все возможное, чтобы сделать повседневную жизнь друг друга менее странной, и даже после того, как за последний год наши статусы изменились на сто восемьдесят градусов, я никогда не чувствовала ничего, кроме благодарности за то, что мы можем оставаться рядом.
— Возможно, да… — Я замолкаю, когда моя хитрая работа наконец-то приносит плоды.
Я тянусь к дверной ручке и, неловким, но очень эффективным движением проскользнув под маминой рукой, практически врываюсь в папин кабинет.
В тесной комнате стоят два небольших книжных шкафа, шкаф для бумаг и старый письменный стол. Отцу не нужен кабинет, это мамина забота. По ее мнению, у важных людей есть кабинеты, поэтому ее мужу он необходим. Неважно, что на самом деле он всего лишь солдат Ла Санты, отвечающий за запасы оружия, и что после более чем тридцати лет службы — это, вероятно, последняя остановка в его карьере, самое дальнее место в иерархии, если, конечно, я не выйду удачно замуж, о чем мама мне постоянно напоминает.
— Рафаэла! — Кричит она, подойдя ко мне сзади.
Седовласый мужчина за столом поднимает глаза от книги, которую держит в руках, и удивленно смотрит на сцену перед ним: я задыхаюсь, а мама кричит, как неприемлемо мое поведение.
Я переплетаю пальцы за спиной, выбираю место на грязной стене, чтобы обратить на себя внимание, и позволяю маме говорить все, что она хочет. Я не возражаю.
— Хватит, София, — вмешивается отец. — Что происходит? — Спрашивает он, глядя на меня.
— Мне нужно поговорить с тобой.
— И ты не могла постучать в дверь?
— Я пыталась, — отвечаю я, поворачиваясь лицом к маме. Она даже не притворяется смущенной.
Мой отец обходит стол, опускает на него потрепанную обложку книги и опирается о край мебели лицом ко мне. Белая рубашка, слаксы и черные туфли на его теле видали лучшие дни, как и сам мужчина.
Я — дочь от его второго брака. Его первая жена умерла молодой, так и не подарив ему детей. Он женился на моей маме, когда ему было сорок два, а ей — двадцать. Сейчас, в шестьдесят два года, его внешность уже демонстрирует многие признаки возраста: редеющие седые волосы, усталые мышцы и почти постоянное изнеможение на лице. Возможно, если бы он не был солдатом Саграда, все было бы иначе.
— Что ж, мое внимание тебе обеспечено, — говорит он, скрещивая руки перед грудью.
— Кармо. — Начинает моя мама, но он поднимает руку, заставляя ее замолчать. Недовольная, она подчиняется приказу, как примерная жена, которой, как она надеется, я когда-нибудь стану.
— Как ты, наверное, уже знаешь, Луиджия отменила мой отпуск, папа, — говорю я, и он хмурится.
— Я этого не знал.
Я снова смотрю на маму в недоумении. Она сказала мне, что расскажет ему.
— Но она отозвала это обещание.
— И вся эта суета была для того, чтобы сказать мне об этом?
— Нет. Дело в том, что она перевела меня из крыла на время отсутствия Дона, — объясняю я, получив от него нетерпеливый взгляд.
Если я не сделаю разговор интересным сейчас, он закончится раньше, чем я успею что-то сказать.
— Она перевела меня в крыло заместителя начальника, — сразу же говорю я, и брови отца удивленно поднимаются. Он отодвигает свое тело назад. — Я пыталась сказать ей, что это неуместно, но все уже было решено, и она не стала меня слушать. Я надеялась, что ты сможешь вмешаться.
Мне не нужно говорить больше, чтобы он понял, что написано между строк. Однако от молчания, которое затягивается, пока отец размышляет с задумчивым выражением лица, у меня сводит живот.
— Конечно, это не идеальный вариант, но мы не можем позволить себе расстраивать семью Катанео.
— Папа! Можем! —
