ее полноте, сможет ясно и убедительно представить молодежи картину эпохи. Как бы то ни было, сегодня философия в том виде, как я ее понимаю, может быть полезна молодым.
Не будем забывать, что Сократ и Платон жили в эпоху заката греческого полиса. Они тоже жили в мире, которому грозила катастрофа; их мир вовсе не был стабильным и устойчивым. И он исчез с приходом Александра Великого, который привнес в него новый, имперский порядок, ну а затем и с появлением римлян и их доселе невиданного, монструозного государства. Поэтому демократический полис Греции окончился римским империализмом. Это еще один повод восхищаться Платоном. Платон – первый философ в полном смысле слова, но он жил уже во времена кризиса. Разумеется, афинский полис еще в зените славы, но он уже подточен и ослаблен. Уже при жизни Платона, а тем более Аристотеля македонский империализм заявил о себе. Аристотель был учителем Александра Великого, он был человеком крайне испорченным, да к тому же выступил основателем академической философии!
Если обратиться к великим, к Платону, Декарту или Гегелю, мы обнаружим то же самое: Гегель – это философ, захваченный Французской революцией с вызванными ею фундаментальными преобразованиями, Декарт жил в эпоху зарождения современной науки. Каждый из них был свидетелем больших потрясений, участником крушения старого общества, они стояли перед вопросом, что должно прийти следом. Мы находимся в той же ситуации, поэтому нам следует придерживаться той же линии, стараясь извлечь уроки из достигнутого ими. Например, они считали своей задачей приступить к систематическому обновлению философии, настоятельность которого диктовалась изменившимися условиями, а значит, они отталкивались от данных условий и пытались отыскать новые способы индивидуального и коллективного освобождения от навязанных текущей ситуацией ограничений. В этом смысле мы вполне можем обращаться к замечательной традиции классической философии, черпать в ней вдохновение, совершенно незачем ни отбрасывать ее, ни говорить, будто она окончена, идя на поводу у неодолимого нигилизма, ни принимать хайдеггерианскую критику метафизики, начавшейся якобы с Платона. Это бесполезно и в конечном итоге делает мир еще более хаотичным. Следует, напротив, придерживаться того факта, что философия всегда была особенно полезна, возможна и необходима в ситуациях серьезного кризиса общества, следует продолжать работу наших предшественников.
VI. Равенство, универсальность, эмансипация: коммунистическая идея
Многие комментаторы отказываются признавать, будто коммунизм – имеется в виду идея, гипотеза коммунизма – имеет большое значение для вашей мысли. Хотя эта идея тесно связана с равенством, универсальностью и политикой эмансипации. Не могли бы вы снова объяснить им, почему он важен для вас?
Если оттолкнуться от предыдущего вопроса и на секунду представить, что мы оказались под действием политического условия в широком смысле, нам придется констатировать, с одной стороны, что мы находимся в ситуации кризиса и распада, а с другой стороны, что на заре своего появления в XIX веке «коммунизм» обозначал способ выхода из нее. Способ избавить систему философский условий от служения тому, что грозит их уничтожением. Так, любви начинают противопоставлять просчитываемое удовольствие, политике – простую систему управления в руках доминирующих сил, искусству – якобы всеобщую коммуникацию, науке – технику. «Коммунизм» обозначает волю покончить с этим и вместо частного интереса поставить во главу угла общественную пользу, что, в свою очередь, если мыслить в строго философских терминах, означает превосходство истины над мнением. Мне кажется, так можно сказать.
В первом приближении поэтому «коммунизм» – это собирательное имя. Кроме того, этим словом обозначается конкретное политическое предприятие, изобретенное и сформулированное Марксом, а также представителями разнообразных течений утопического коммунизма XIX века, затем реализованное в ходе большевистской революции 1917 года в ряде государств. Но сразу же следует отметить, что «коммунистическое государство» – это парадокс, противоречие. Поэтому уже начиная с Ленина, который акцентировал на этом внимание, употребляют осторожное выражение «социалистическое государство», тогда как коммунизм связывают с идеей исчезновения, конца государства. И, как известно, к несчастью, это обернулось лишь постоянным усилением государства и абсолютной тиранией.
Нужно отыскать этому объяснение. Но неправильно и опасно отказываться от слова «коммунизм». Следует, напротив, согласиться, что слово «коммунизм» было опорочено государственной властью. Это бесспорно. Неправильно говорить, будто русская и китайская революция ничего не дали; напротив, они дали нам многое, а потому нельзя просто их отбрасывать, будто в них ничего кроме деспотизма не было. Нужно понять, что они изменили жизнь миллионов людей, что они восстановили достоинство рабочих и крестьян там, где тех сильнее всего презирали, что им удалось построить превосходную систему образования, систему здравоохранения, каких до этого не существовало. Если же оставить это в стороне, то, в общем говоря, совершенно справедливо, что идея коммунизма была извращена государственной властью. Мимоходом замечу, что Ленин приметил это еще в 1920-х годах. Некоторые из его текстов выдают сомнения и беспокойство, где он говорит, что большевистское правительство ничем не лучше царского. Он черным по белому пишет об этом в 1920-х. Коррумпированность коммунизма, который сначала был идеей конца неолита, финалом шести предшествовавших тысячелетий, проявилась очень скоро, а потому появившееся государство, хотя оно и отличалось рядом особенностей, все же требовало для своего поддержания колоссального деспотизма.
Чтобы бороться с разрушительными последствиями этой порчи, то есть с последствиями первой неудачной попытки, совершенно необходимо сохранить и переосмыслить слово «коммунизм». Без него мы безоружны, потому что тогда мы не будем знать, как называть сам предмет. Мы не сумеем продолжить линию, которая началась еще в XIX веке, а может, и раньше – коммунистические идеи можно обнаружить уже у Руссо, – и которая продолжается по сей день. Не стоит отбрасывать традицию лишь оттого, что в определенный момент предпринятый ею эксперимент оказался неудачным. Неудачи еще будут, и не они должны предстать перед нашим судом, нашему суду должно подлежать то, есть ли у нас силы стремиться в указанном [этой линией] направлении, сможем ли мы восстановить их по окончании нынешнего периода упадка.
Наконец, задачи, стоящие перед новым коммунизмом – будем его называть так, чтобы отличить от старого, – с философской точки зрения вполне ясны: следует вернуться к центральной роли идеи равенства, в которой заключалась вся суть предложенного коммунистами. Всегда следует помнить, что общественное равенство возрастает по мере исчезновения государства, что оно несовместимо с бесконечным сохранением и усилением централизованной власти, практически полностью оторванной от жизни людей. Это прямо противоречит коммунистической идее.
Более того, нужно отдавать себе отчет в том, что принципы, на которых зиждется коммунизм, ни в коей мере не сводимы к национализации частной собственности и производства. Потому как можно отыскать даже примеры реакционной национализации: в ходе финансового кризиса 2008 года мы стали свидетелями национализации банков со стороны американского правительства,
