близко блаженство и стол накрыт,ни тем более медных подков, копыт,если дом и невесту несет река.Только наше, мое роковое топ-топ,если чье-нибудь горе имею в видуили к счастью чужому на ужин иду,еле различимое в шарканьи толп.〈1992〉
〈Из Джеймса Дугласа Моррисона〉 На ту сторону
Вот день поставил ночи шахночь дню объявила маткто на дне кто в бегахна ту сторону сделай шагсделай шагтут мы искали кайфтам копали кладсколько тому назадбыл наш последний плач?на ту сторону сделай шагсделай шагя остров нашел тебя обнявстрану в твоих глазахглаза вранье объятья тюрьмана ту сторону сделай шагсделай шагскандаль кричи в неделю разв сутки раз каждый часпроход открыт брось свой страхна ту сторону сделай шагсделай шаг1994
〈Из Джеймса Дугласа Моррисона〉 Каюк
Вот и каюк, милый мой друг,вот и каюк, единственный друг, каюкмечтам и замыслам, каюквсему надежному, каюкни чуда, ни опор, каюкя не найду уже любовьтвоюты подумай как потомвольно и особнякоми ничьей рукив той стране тоскитам безлюдно пусто тихо тихолюбые дети это психидети дети это психидождик дождик перестаньэто нехороший районезжай-ка на шоссе, дружокшахта нагоняет страхезжай-ка к западу, дружокпоезжай по змееи к воде, к древней воде, дружокзмея длиной в семь мильпо змеезмее сто лет кожа как ледзакат наш братзакат наш братдавай сюда и пойдет на ладсиний автобус готов для нассиний автобус готов для насшофер куда увозишь нас?убийца встал до зарион надел башмаки он надел лицосо старых картинон прошел по коридорувошел в комнатугде живет сестраон зашел к братуон прошел по коридоруи подошел к дверион открыл дверь«Папа? – Что, сынок? — Я хочу тебя убить»«Мама, я хочу тебя —»ну же давай с нами рискнину же давай с нами рискниу синего автобусаменя жди(синий автобус пока что – давай!)вот и каюк, милый мой другвот и каюк, единственный друг, каюккак больно говорить «иди»но нам не по путисмеху каюк и нежной лжиночам когда мы кончали житьвот и каюк1994
«– Нежное какое у нас вчера…»
Е. Ф.
– Нежное какое у нас вчера: —Не дотронься, не погляди.– Щелью щель скорее, дырой дыра:то и вынь, что туда клади.2000
〈Из Матиаса Клавдиуса〉
На каждый день подай мне Бог,Чтоб этот день прожить я смог.Он жизнь хранит и воробью,Так позабудет ли мою?2002
〈Из Бертольта Брехта〉
На свету живут вот эти,В темноте живут вон те.Нам и видно тех, кто в свете,А не тех, кто в темноте.2002
«Сияние ли…»
Сияние лисияние цалица твое сьялица твое ньенежгучее сьянеискупимого цаАвгуст 2004
〈Из Горация〉 Од. 1, 4
Разрешается колючая зима милой чредой весны и Тепловея,И машины тащат сухие днища,И уже ни скот не веселится стойлом или пахарь – огнем,Ни луг седым не белеет инеем.Уже Цитерея Венера ведет хороводы под нависшей луной,И, сочетавшись с нимфами, хорошие собой МиленыПеременной стопой бьют землю, а Вулкан, пылая,Посещает тяжкие кузницы Циклопов.Теперь хорошо блестящую от умащений голову опоясать зеленым миртомИли цветком, который приносит разрешенная от уз земля,Теперь хорошо заклать жертву Фавну в тенистых рощах,Потребует ли овцой, предпочтет ли козленком.Бледная Смерть бьет равной стопой в избы бедняковИ башни царей. О счастливец Сестий!Жизни краткий итог нам воспрещает зачинать долгое чаянье:Вот-вот тебя покроет Ночь и небылицы-Деды,И тощий Плутонов дом, куда едва прибудешь,Ни царства над вином не выиграешь броском костей,Ни нежным Лицидой не полюбуешься, от которого пылают все юноши,Теперь и скоро девушки затеплятся.
Новогодняя песня
1Мы до-ре-ми-фа-сольМандарины на елочкеРаз-двинь-двинь-двинь свой нольКинь-кинь-кинь свою палочку2Мы буки-аз-глаголь(чер) чернильное перышкоРаз-двинь-двинь-двинь свой нольКинь-кинь-кинь свою палочку3Мы (мы) летим как мольНа свечной (ой) огарочекРаз-двинь-двинь-двинь свой нольКинь-кинь-кинь свою палочку4Мы (мы) горим как сольЧик-чик-чик нашу челочкуРаз-двинь-двинь-двинь свой нольКинь-кинь-кинь свою палочку5Мы и врачи и больДевочки мы и мальчикиРаз-двинь-двинь-двинь свой нольКинь-кинь-кинь свою палочку6Мы друг без друга нольНоль-ноль-ноль-ноль без палочкиОй-ой-ой-ой-ой-ойБай-бай-бай-баю-баюшки1 января 2007
«Собственное сердце откушу…»
Н. С.
Собственное сердце откушуно не перебью и не нарушуласковое наше шушушудорогие мои хорошиеФевраль 2007
«Свет-ошибка свет-оговорка…»
Свет-ошибка свет-оговоркаНожиком вскрывает ротВрет: минутку будет горькоА потом наоборот.〈28 апреля 2007〉
«Баяна стон блестит как сабля…»
С’est une chanson qui nous ressemble.
Toi, tu m’aimais et je t’aimais
Баяна стон блестит как сабляДышала ты дышали мыЛетала замирала сабляДыханье ты дыханье мыТолько пресеклись и ды и ханьеИ ханье пресеклось и дыВ непрекословящих гортаняхУ рассеченныя четы〈Май 2007〉
〈Из Роберта Фроста〉 Остановившись у леса снежным вечером
Чей лес, мне кажется, я знаю:в селе живет его хозяин.Он не увидит, как на снежныйя лес его стою взираю.В недоуменье конь, конечно,зачем в ночи за год темнейшеймы стали там, где нет жилья,у леса с озером замерзшим.Он, бубенцом слегка звеня,как будто бы корит меня,да веет слабый ветерок,пушистым снегом шелестя.Лес сладок, темен и глубок,но в путь пора мне – долг есть долг.И ехать долго – сон далек,и ехать долго – сон далек.〈Июль 2013〉
«Благодарю вас ширококрылые орлы…»
Благодарю вас ширококрылые орлы.Мчась в глубочайшие небесные углы,ломаете вы перья клювы крылья,вы гибнете за эскадрильей эскадрилья,выламывая из несокрушимых небесных сотльда хоть крупицу человеку в рот —и он еще одно мгновение живет.1 декабря 2013
Несколько последних слов[2]
17 декабря 2013 года, умер поэт, переводчик, филолог и критик Григорий Дашевский, один из немногих авторов, резонанс от стихов которого до сих пор ощущается далеко за пределами субкультуры читателей современной поэзии. Притом что стихов этих очень мало, притом что это поэзия, которая совсем не стремится нравиться, вести за собой. За три десятилетия Дашевский проделал эволюцию от усложненной, насыщенной культурными аллюзиями лирики к стихам почти безличным, обрывочным, состоящим из самых последних необходимых слов. Этот путь я решил описать как пунктирную линию через несколько текстов – значимых, но оставшихся на периферии внимания критиков, поэтов и исследователей, писавших о творчестве Дашевского.
Одиссей у Калипсо (2), 1983 / «Твои уста, уже не разжимая», 1989Он шел, влача сухою пыльюостанки тонкой тени, кромекоторой только холод тыльныйостался утром от проеманочного в пустоту, как будтов укрытую от света смертиплоть, застланную телом, гнутымсогласно снившимся отверстьямуст, лона, бедрам, ребрам, шее,ключицам, – так и тень хромаяк суставам праха льнула млея,души лишь контур сохраняя.
В этом совсем раннем тексте устройство поэзии Дашевского 1980-х видно яснее, чем в более сложных и совершенных стихотворениях. Стихи этого времени описывают не переживание и не размышление, но положение. Человек расположен в мире: он сидит и слушает, стоит и ждет, лежит и пытается уснуть, бредет, ища дорогу. Все это – тяжело. Для болевшего с юности Дашевского боль была не просто фоном жизни, а одной из главных координат существования. Боль не дает забыться, из-за нее любая позиция в пространстве ощущается как затрудненная. Она активизирует границы: внешнюю – между человеком и миром, его кожей и воздухом, внутреннюю – между телом и душой. Но границы не абсолютны. Они осложнены двумя играми – игрой света-тени и игрой отражений (зеркал, окон, водоемов). Эти игры размывают и раздробляют доступное взгляду пространство, они тасуют вне и внутри. Они как бы делают мир продолжением тела, а значит – расширением
