терпенья,ни лица – лишь мерцаеткрылышко комара.2003
«Чужого малютку баюкал…»
Чужого малютку баюкалвозьми говорю мое оковозьми поиграй говорюУснул наигравшись малюткаи сон стерегу я глубокийи нечем увидеть зарю2004
«Марсиане в застенках Генштаба…»
Марсиане в застенках Генштабаи содействуют следствию слабои коверкают русский язык«Вы в мечту вековую не верьтенет на Марсе ничто кроме смертимы неправда не мучайте мы»Август 2004
«Март позорный рой сугробу яму…»
Март позорный рой сугробу ямуРозоватых зайчиков не ешьКости имут ледяного срамуТочно ты уже отсутствуешь2007
«Огнь живой поядающий, иже…»
Г. Н.
Огнь живой поядающий, ижевызываеши зуд сухость жжениеистончаеши нежные стенки,преклони свое пламя поближепрошепчи что я милый твой птенчик2009
Из А. Ч. Суинберна (из «Сада Прозерпины»)
Житьем насытясь сладким, Без долгих жалких словБлагодареньем кратким Благодарим боговЗа то, что жизнь прервется,Что мертвый не проснется,Что в океан вольется Слабейший из ручьев.〈2002〉
Из Джерарда Мэнли Хопкинса
Проснусь – не день, оскомина от мрака.Что за ночь прожито часов, да черных!Исхожено-то, видено-то сердцем!Но крохи, как исчислишь срок до света.Не голословно говорю. Но там, гдеСтоит «часы», читай «вся жизнь». Не стоны —Мильоны воплей, безответней почтыК наидражайшему, кто, оле! выбыл.Я жёлчь, изжога. Велено мне свышеГорчить – горчу; мной стала горечь. КлятвуСтыкует кость, сплетает плоть, кровь клеит.Я квасит тесто косное. Я знаю:Тем, кто в геенне, таково же: бич им,Как я себе, – их я в поту; но горше.〈2005〉
Из Горация (Од. 4, 7)
Разбежались снега, приходит обратно трава на лугаИ на деревья – кудри.Земля меняет чреды, и, убывая, вдоль береговРеки идут.Грации с нимфами и обеими сестрами уже не боязноГолым вести хоровод.Нетленного не чаять учит год и час, похитительКормильца-дня.Морозы смягчаются от Зефира, весну крушит лето,Имеющее сгинуть, едваУрожайная осень расточит плоды, и вотБежит обратно косная зима.Но небесный урон возмещают быстрые луны,А мы, как только ниспадемТуда же, куда верный Эней, куда богатый Тулл и Анк,Станем прах и тень.Кто знает, прибавят ли к сегодняшнему итогу завтрашниеСроки вышние боги?От жадных рук наследника убежит все, что ты подаришьПодруге-душе.Как только ты закатишься и о тебе блестящее суждениеВынесет Минос,Ни благородство, Торкват, ни витийство, ни верностьТебя не воскресит.Ибо из преисподней тьмы ни Диана не избавитСтыдливого Ипполита,Ни Тезей не властен порвать летейские оковыЛюбимому Пирифою.〈2005〉
Из Роберта Фроста (Возвратный сон)
Не знала, каким темным именем зватьтемную ель, наугадпытавшуюся отомкнуть окнов комнате, где они спят.Дерево с каждым касаньем пустымнеутомимых неловких лапделалось малым, как воробей,перед загадкой стекла.В комнату ни разу оно не вошло.Из спящих двоих лишь онабоялась того, что оно натворит,внутри возвратного сна.〈Май 2013〉
Из Адриана (Animula vagula blandula)
Душа моя шаткая, ласковая,тела и гостья и спутница,в какие места отправляешься,застылая, бледная, голая,и не пошутишь как любишь?〈Сентябрь 2013〉
Из Т. С. Элиота (из «Пепельной среды»)
Так как крылья мои – уже не парящий парус,а просто бьющие воздух ласты —воздух, который иссох и сжался:он и произволение наше стали малы и сухи.Научи нас участью и безучастью,научи нас сидеть сложа руки.〈Октябрь 2013〉
Нарцисс
Ну что ж, пойдем. И может быть, я встречутебя, а ты меня, хоть и сейчасмы вместе. Мы в одном и том же месте,которое мне обозначить нечем,и кто из нас двоих узнает нас?Наш облик, как и путь наш, неизвестен.Вот наступает вечер. Небо ищетв асфальте впадин, заливает ихводой и долго смотрится в тротуары.Так сумерки, сияя нищейзарей витрин и парой глаз твоих,становятся дождем везде и в паре твоих глаз. Дождь молчит: ни да, ни нет. Ну что ж, пойдем туда,где Спи спокойно на гранитепрочтем или Спокойно спитебез снов и никому не снясь,где с высоты на вечер пролитхолодный взгляд и небо строитзеркальный сад и сразу в грязьсбивает яблоки глазные —они соскальзывают внизи там текут, уже слепые.И вот вокруг становится темно.Лишь небо светло, как Нарцисс в глубокой тьме ручья. Он жив, блаженно дышит. Прохладная струя то волосы колышет, то мягко стелет дно.На что весь вечер просмотрел они что в ответ ему блестелоили сверкало, как гроза,слилось с ним наконец в однолегчайшее немое тело, закрывшее глаза.Апрель 1983, ноябрь 2013
Стихотворения, не вошедшие в основные сборники
Из книги «Папье-маше»
«Пространство, наклонившись…»
Пространство, наклонившись, всё сильнеена горло давит каменным коленом,и снег, еще в полете коченея,не падает, но воздвигает стеныиз самого себя повсюду. Преждеон не искал опоры в нашей плоти,которая легко дышала междудушой и снегом в медленном полете,окончившемся нынче. Всё застыло.Всё, что не бело, стало чужестранным.И воздух не просторней, чем могилаиз пепла, под которым Геркуланумзастыл, исчез. Латинские останки,лишь облик свой запечатлевши в пепле,истлели. Взглад усталой иностранкине оживит того, кто пеплом слеплениз пустоты. Он спит в своей постели,когда-то бывшей огненною лавой.Она бела. Так простыни белели,когда он жив и слева был, и справа,и спереди, и сзади. Всё исчезло,пропало всё. Его глаза ослепли,оглохли уши, не волнует чреслата пустота, что спит в соседнем склепе.Он спит. Ему теперь никто не нужен.И снег лежит на небесах бездомно.И камня очертания снаружине отвечают формам погребенным.30 декабря 1982
«И комната поблекла…»
И комната поблеклапод взглядом темноты,которая на стеклалегла ничком, но тыпо направленью тенипойми, откуда свет,который на коленитвои упал и предтобою на колениупал, потупив взгляд,раскаявшись в изменетебе, родной закатзабыв, тебе доверясьи липы осветив,как траурные перьяне видящих путиконей, что вереницейступают под землей,которым только снитсязакат, а нам с тобойсияющий из оконвсе виден он, покаим освещен твой локонили моя рука,но к брошенной отчизнемы не вернемся впредь,по направленью жизнипоняв, откуда смерть.Март 1983
«Ну что ж, пойдем, и может быть, я встречу…»
Ну что ж, пойдем, и может быть, я встречутебя, а ты меня, хоть и сейчасмы вместе. Мы в одном и том же месте,которое мне обозначить нечем,и кто из нас двоих узнает нас?Наш облик, как и путь наш, неизвестен.Вот наступает вечер. Небо ищетв асфальте впадин, заливает ихводой и долго смотрит в тротуары.Так сумерки, сияя нищейзарей витрин и парой глаз твоих,становятся дождем везде и в паретвоих глаз. Дождьмолчит: ни да,ни нет. Ну что ж,пойдем туда,где на камнях Да будет воляТвоя написано, но кто имчитатель будет, кроме нас,когда вокруг на вечер пролитхолодный взгляд и небо строитзеркальный сад и сразу в грязьсбивает яблоки глазные?Они соскальзывают внизи там текут, уже слепые.И небо бледно, как Нарцисс,на дне вечернего ручьялежащий. Он не дышит.Прозрачная струялишь локоны колышет.И он и недоступный тот,кто, застя шелковое дно,жил за стеклом витрин и вод, —теперь на ночь одну однонемое, пасмурное теломеж складок твердых или белых.Апрель 1983
Эвридика
Снег неизменно ложится вдоль взгляда, который куда никинь, увидишь замерзшей водой слез залитые зданья,вставшие сзади, поскольку взгляд, что становится твердьюльда, всегда обращен назад, то есть к владениям смерти,вдоль деревянных ветвей. Меж век плещет заплечный облик,не застывая. Скрывает снег листья, которыми скопленбыл отражавший собой себя прежнего жертвенный ворох,ибо подобье живет, губя плоть, очертанья которойизображает. Чредой утрат чертится образ в узкойтени, к которой скользнувший взгляд рвет эту связь. Не узнан,свет цепенеет в родной глубине тела чужого. Ветви корочевзора.
