происхождения, как нигде развивалось муниципальное сознание, согласно которому нет ничего страшнее участи «бандита» или «человека, стоящего вне закона», потерявшего связь с родиной и доведенного до положения déraciné.
Микрокосм коммуны уже объясняет и продолжает преемственность всей итальянской истории и в период экономического и культурного подъема, и в эпоху упадка история Италии была включена в микросферу коммуны.
Норманнское королевство на Юге
Накануне 1000 г. Южная Италия отличалась от северных и центральных областей Апеннинского полуострова большей территориальной раздробленностью. В то время как Север и Центр были формально объединены в составе Итальянского королевства, Сицилия находилась под властью арабов, Апулией и Калабрией обладала Византия, внутренними и горными областями владели лангобарды, а приморские города добились той или иной степени автономии. Более того, Север и Юг отличали различные формы социальной организации. Тогда как в Итальянском королевстве происходило окончательное утверждение феодальных институтов, на Юге в неизменном виде сохранялись существовавшие прежде формы общественных отношений. Однако в конце XI в. ситуация кардинально меняется. По мере того как в северных и центральных областях полуострова возрастала роль отдельных коммун и феодализм медленно клонился к упадку, Южная Италия и Сицилия, напротив, подчинялись одному королю. Примерно к этому же периоду относится и утверждение на Юге феодальных институтов и сословного строя.
Самым необычным в этом процессе являлось то, что его вдохновителями были не арабы, византийцы и лангобарды, а немногочисленные отряды прибывших издалека авантюристов и завоевателей — норманнов. Первые искатели приключений родом из Нормандии появились на Юге в начале XI в. Имея большой опыт ведения войны, они вскоре стали наемниками на службе либо улан-гобардов, либо у византийцев. Однако норманны начали просить в награду не деньги, а земли. Так, Райнульф Дренго получил в 1027 г. графство Аверса, а Вильгельм I (Железная Рука) из династии Отвилей (Готвилей, Альтавилла) овладел в 1046 г. графством Мельфи у границ Апулии. Отныне, по мере того как вслед за удачливыми первопроходцами на Юг устремлялись все новые волны авантюристов, успех норманнских завоевателей был огромен. И этому способствовали не только их воинское мастерство и звероподобная жестокость, о чем неоднократно сообщают хроники той эпохи, но и дипломатическая прозорливость, вылившаяся в заключение союза с папством. Постепенно римские папы начали понимать, какую пользу может принести им поддержка норманнов, и вскоре эти завоеватели стали основной опорой Григория VII в борьбе с императорами Франконской (Салической) династии. Заручившись поддержкой папства, норманны превратили войну против мусульман Сицилии и византийских схизматиков Южной Италии в подлинный крестовый поход. К концу XI в. война закончилась их победой, в результате чего пришельцы овладели всей южной частью Апеннинского полуострова. Это совпало с тем временем, когда христианский мир Запада готовился к крестовым походам и захвату Средиземноморья. Норманнские завоеватели не преминули воспользоваться такой возможностью для участия в средиземноморской и восточной политике. Однако еще до этого Роберт Гвискар[40] всерьез подумывал о захвате императорского трона в Константинополе: высадившись в Дураццо, он собирался отплыть в направлении Салоник. Однако известие о вступлении в Рим германского императора Генриха IV заставило его повернуть назад. Во многом поэтому к концу XI в. норманны обратили свои взоры в сторону арабского мира, захватив Мальту, а на какое-то время — Тунис и Триполи. Однако не следует забывать, что помимо того вклада, который внесли норманнские бароны в организацию походов в Святую землю, огромную роль в их осуществлении сыграл норманнский флот и обеспечение норманнами безопасной навигации по важнейшему водному пути — Мессинскому проливу.
В связи с этим возникает вопрос: как же удалось немногочисленному отряду завоевателей создать всего лишь за столетие одно из самых мощных королевств христианской Европы и удерживать над ним свою власть? Не следует забывать, что в те же годы, когда подходило к концу норманнское завоевание Южной Италии, из Нормандии к берегам Англии отплыла и вскоре установила там свое господство другая экспедиция. Высадившиеся на Юге Италии авантюристы принадлежали к одному роду и, более того, к одним и тем же семьям сторонников Вильгельма I Завоевателя (1027 или 1028–1087). К примеру, Вильгельм, сын сражавшегося в битве при Гастингсе (14 октября 1066 г.) и ставшего впоследствии герцогом Вестминстерским Уго Грандмеснила, женился на дочери Роберта Гвискара, вместе с которым он воевал в Дураццо. Другой его сын, Роберт, стал аббатом монастыря Санта-Эуфемия в Калабрии. Как и победители в битве при Гастингсе, норманны Южной Италии были прежде всего воинами и, следовательно, не только обладали мужеством и жестокостью на полях сражений, но и осознавали свою принадлежность к определенной иерархической ступени общества. Феодальная структура государства копировала, таким образом, деление рыцарства внутри войска, а король обладал властью по преимуществу подобной власти кондотьера.
В норманнскую эпоху в Англии, Южной Италии и на Сицилии воцарилась феодальная монархия. Захваченные земли были поделены и превращены в феоды воинов-завоевателей. Став баронами, норманны присягали на верность королю и платили ежегодную дань в знак своего вассалитета. Выполнение этих обязательств обеспечивало им положение партнеров, приближенных монарха, что давало прежде всего право утверждения наследника престола. Как и в Англии, в Сицилийском королевстве норманнов существовал свой парламент и баронство, которое не раз, особенно при преемниках Рожера II[41] во второй половине XII в., устраивало мятежи и приводило к феодальной анархии. С этой точки зрения Сицилийское королевство не многим отличалась от других феодальных государств той эпохи, таких, как Франция при первых Капетингах[42] или Англия времен Генриха I, правившего в 1100–1135 гг.
Вместе с тем сохранившиеся на Юге Италии политические традиции арабов и византийцев, характерные для восточного мира, позволили норманнским королям утвердить здесь свое могущество. В частности, благодаря этому влиянию личность короля отождествлялась с dominus[43], наделенным высшей политической и религиозной властью, кому присягали на верность и подчинялись не только вассалы, но и подданные. Обладая свойственной народу путешественников и déracinés способностью к ассимиляции чужой культуры, норманны охотно использовали в своих целях как арабское и византийское население, так и уже существовавшие институты власти. Так, знаменитый командующий норманнским флотом Георгий Антиохийский был византийцем, а само название его титула — «адмирал» — арабского происхождения. Немало арабских и византийских чиновников служили в налоговом и финансовом аппарате государства — мощной опоре центральной власти. Это ведомство было разделено на две ветви: dohana baronum
