политического господства города над деревней.
Подчинив сельскую округу, город стал диктовать ей свои законы: были разрушены крепости и замки, а наиболее строптивые феодалы давали обещание проживать определенную часть времени в городе. Более того, в завоеванных контадо коммуна нередко проводила политику территориальной реструктуризации, поощряя строительство небольших укрепленных поселений (ville franche и castelifranchi). Она была также основным организатором работ по мелиорации и ирригации земель. Достаточно сказать, что в Милане коммуна построила канал Навильо-Гранде, в Падуе — финансировала проведение дренажных каналов по направлению к Венецианской лагуне, в Мантуе и Вероне — сыграла важную роль в мелиорации земель, а на территории Паданской равнины провела ирригационные работы, о которых следует сказать особо.
Кроме того, коммуна сыграла определяющую роль в процессе освобождения сервов от жесткой феодальной зависимости. Одним из самых известных, хотя и далеко не единственным актом раскрепощения, стало обнародование в 1257 г. «Райской книги», согласно которой коммуна Болоньи выкупила у сеньоров около 6 тыс. сервов на условиях предоставления последним «полной и вечной свободы». В результате земледельцы переставали делиться на колонов, министериалов, массариев, сервов и другие категории лично зависимых людей, а становились просто вилланами, или крестьянами, т. е. жителями контадо. Отныне проживающие в городе земельные собственники устанавливали с ними новые отношения, основанные не на принципе личной зависимости, а на договорной основе — медзадрии[36], распространение и утверждение которой относятся к XII–XIII вв.
Однако не следует забывать, что процесс подчинения деревни городу развивался и в обратном направлении. На протяжении первых веков II тысячелетия возник феномен сельской миграции в город. Переселенческий поток состоял не только из беглых сервов или же déracinés[37], отправившихся на поиски фортуны, но и из земельных собственников и феодалов контадо. А потому правомерно говорить о синьориальном происхождении некоторых итальянских коммун. Став горожанами, землевладельцы, однако, не отказывались от того образа жизни, к которому привыкли. Они передвигались по узким улочкам города в сопровождении вооруженной свиты, а при строительстве дома нередко воздвигали поблизости башню — символ своего могущества и положения «магнатов». А потому весьма вероятно, что в период становления коммун многие итальянские города, в частности Флоренция, напоминали по своему облику тосканский городок Сан-Джиминьяно[38].
Между тем насильственно переселенные в город феодалы по большей части сохраняли связь с родным контадо. Несмотря на полную или частичную утрату сеньориальных привилегий, они оставались рантье, участвующими в распределении доходов деревни примерно в тех же формах и том же объеме, что и новые владельцы-горожане.
Формирование нового общества в эпоху коммун представляло собой сложный и длительный процесс. Это подтверждает, в частности, история зарождения коммуны Милана — история враждующих клик и борьбы между крупными феодалами, возглавляемыми архиепископом, мелкими феодалами (вальвассорами) и представителями торговых и ремесленнических слоев города. Подобные противоречия возникали и в других итальянских коммунах, ставших ареной борьбы между кланами и консортериями, с одной стороны, и поколениями коренных горожан и «новых людей» — с другой. Однако, несмотря на изматывающую вражду группировок, границы между ними постепенно стирались. Отпрыски магнатских семей не брезговали заключением браков с горожанками и занимались торговлей и ремеслами. В то же время приобретение земельной собственности в контадо способствовало увеличению веса и влияния горожан в обществе той эпохи.
Во многих городах-коммунах, активно способствовавших развитию коммерции и ремесел, наличие земельной собственности считалось необходимым для настоящего гражданина, и некоторые коммунальные статуты ставили владение землей условием для предоставления гражданства. Однако и без этого предписания многие коммуны являлись фактически ассоциацией городских и сельских земельных собственников. Так, в 1253 г. в Кьери, Монкальери, Перудже, Мачерате и Орвието владели землей две трети горожан, тогда как в 1314 г. на территории Сан-Джиминьяно им принадлежало 84 % коммунальных земель. Мы не располагаем конкретными данными в отношении более крупных коммун, однако несомненно в них происходили те же процессы. Стоит ли сомневаться в таком случае, что подобная солидарность землевладельцев явилась новым фактором социальной сплоченности?
В отличие от заальпийских городов, привилегии и свободы которых были ограничены крепостными стенами и узкой полосой огородов и хижин, составлявших banlieue[39], итальянская коммуна слилась с контадо и приобрела черты территориального образования. Это существенное различие не укрылось от внимания германского епископа Оттона Фрейзингенского, прибывшего в Италию в свите Фридриха I Барбароссы. Предоставим ему слово.
Жители Италии до сих пор подражают древним римлянам в устройстве города и управлении государством. Они настолько любят свободу, что во избежание всесилия властей управляются консулами, а не господами. А поскольку делятся они на три сословия — капитанов, вальвассоров и плебс, то, желая обуздать высокомерие одних, они выбирают консулов не из одного, но из всех трех сословий. А чтобы [консулов] не увлекла жажда власти, они меняют их почти каждый год. Из этого следует, что, поскольку вся земля поделена между городами, они вынудили жителей епархии поддерживать их, и едва ли можно найти знатного и могущественного человека, который не подчинился бы своему городу… Чтобы иметь силы усмирять соседей, они [города] не брезгуют поднимать до положения рыцарей юношей низкого происхождения и оказывать почести им, а также и тем, кто занимается презренным и ручным трудом, какой другие народы держат вдали от достойных и свободных занятий. Потому они и превосходят другие города мира богатством и могуществом.
Несмотря на известные упрощения и преувеличения, германский епископ подметил главное: могущество и богатство итальянских городов основывались на подчинении контадо («поскольку вся земля поделена между городами»), а это подчинение явилось, в свою очередь, следствием взаимопроникновения и слияния сословий сельских феодалов и жителей деревни с торгово-ремесленными слоями города.
Уже в период становления в сложнейшем и двойственном организме, каким была итальянская коммуна, отчетливо проявилось наличие двух «душ»: бюргера-предпринимателя и землевладельца-рантье. Пока, в эпоху расцвета и экспансии коммун, преобладала первая. Города, давшие миру великих путешественников и знаменитых банкиров, проводили в деревнях контадо масштабные работы по мелиорации, освобождали сервов, разрушали замки. Но придет время, когда одержит верх другая «душа» итальянского города — «душа» землевладельца-рантье, и это положит начало длительному, хотя и менее яркому периоду его истории.
Однако если было две «души», то тело — одно. Неслучайно поэтому история Италии в эпоху коммун развивалась под знаком привязанности к городу, к «малой родине». В мире, где статус гражданина был важнее его социального
