глядит на Хильду.
– Э… в смысле наоборот. Это ее сестра приехала к ней сюда в гости, а я помогаю ей с уборкой по выходным.
– А моя сестра знает об этом?
– Да, конечно. Зейнаб предупредила ее.
– А почему ты слушаешь «Блендер»?
Хильда поворачивает голову и видит телефон, который по-прежнему лежит на кухонном столе, наигрывая веселый мотивчик. Продолжая сжимать в руке губку, она делает шаг и выключает музыку.
– Мне нравится эстрадная музыка. Поэтому я знаю, кто вы. А вам тоже «Блендер» нравится?
– Не особо.
Хильда молчит. Больше всего ей хочется провалиться сквозь раскаленный пол. А может, под ее ногами сама преисподняя? Поэтому здесь так чертовски жарко?
– Ладно, – говорит Расмус. – Я пойду спать дальше. А ты лучше надень наушники.
Хильда кивает:
– Простите.
– Мм.
– Я не знала, что дома кто-то есть. Если бы знала…
– Я дома.
– Теперь знаю.
Расмус кивает. Пожимает плечами.
– Все в порядке. Я иду к себе наверх. В гостиной убираться не нужно – я там сплю.
– Хорошо. Я поняла.
Расмус поворачивается и плетется вон из кухни. Взгляд Хильды задерживается на его круглых, подпрыгивающих вверх-вниз ягодицах, обтянутых боксерами.
А ты лучше надень наушники.
Только что она встретила Расмуса из «Роз Расмуса», и он попросил ее надеть наушники. Сердце колотится, отдаваясь в висках. Да кем он себя возомнил?
Хильда принимается тщательно выжимать губку.
Уже почти одиннадцать часов утра. Он что, собирается весь день лежать в своей комнате? А Хильда, значит, должна ходить на цыпочках? Бесшумно как мышка? А может, пылесос ей тоже нельзя включать? Он что, думает, что она станет ползать на коленках и всасывать пыль ртом?
Обиженная Хильда берет наушники, втыкает их в телефон и опять на полную громкость врубает «Блендер». После чего достает из кладовки в прихожей пылесос. Пришло время пропылесосить верхний этаж. Причем как следует.
Хильда поднимается по лестнице, и пылесос в ее руках ревет как зверь.
Глава 7
Хильда
– Я читала в «Дагенс Нюхетер», что в Тоскане очень сильная организованная преступность. – С этими словами бабушка водружает на обеденный стол блюдо с дымящимися картофельными оладьями.
Для многих картофельные оладьи – заурядное шведское блюдо, которое традиционно едят по четвергам (в ресторанах его часто подают с салатами на закуску и брусничным морсом, которые входят в стоимость), но в доме бабушки и дедушки Хильды это самое настоящее праздничное блюдо, которое подают по субботам. И, должно быть, в этом заслуга Хильды. В детстве картофельные оладьи были ее самым любимым блюдом. Впрочем, сало и протертая с сахаром брусника важны здесь так же, как и тиара королевы Сильвии на вручении Нобелевской премии.
– В Тоскане? – удивленно переспрашивает Хильда и недоверчиво изгибает бровь.
– Да, так пишут в «Дагенс Нюхетер».
– Ты не ошиблась? – спрашивает дедушка, наполняя свой бокал низкоалкогольным пивом. – Может, на Сицилии?
– Нет, я уверена, что речь шла о Тоскане, – гнет свое бабушка, усаживаясь за стол.
Взгляды Хильды и дедушки встречаются, и он едва заметно улыбается. Маленькая, вечно беспокоящаяся по любому поводу бабушка.
– Это всего на недельку, бабуль, – утешает ее Хильда. – И глазом не успеешь моргнуть, как я уже буду дома.
– Да уж. Очень надеюсь, что ты вернешься к нам целой и невредимой, а не в пластиковом мешке, разделанной на куски мафией, – мрачно говорит бабушка. – Ну-с, приступим!
И они принимаются уписывать за обе щеки истекающие маслом картофельные оладьи, которые вместе с салом и брусникой буквально тают во рту. Хильда делает глоток пива, думая о том, что, если бы ей было суждено погибнуть в Италии от рук мафии, она бы все равно умерла счастливой. Под знойным небом, насытившись едой, которую имел в виду, скорее всего, сам Господь Бог, когда ее создавал – и вкусив самого лучшего в мире вина.
– Как прошла сегодняшняя уборка? – спрашивает чуть погодя бабушка. – Смотри, не перетрудись, а то, я слышала, молодые женщины сейчас сплошь и рядом доводят себя до полного изнеможения. Разве тебе недостаточно полного рабочего дня в детском садике?
– Это всего лишь временно, бабуль, чтобы подзаработать деньжат на поездку.
– Деньжат, чтобы подкупить мафию?
– Ну, хватит тебе, Ингрид, – не выдерживает дедушка и слегка хлопает бабушку по плечу.
– С уборкой все отлично, спасибо, что спросила. В квартале, где работает Зейнаб, такие красивые дома.
– Да, в самом деле. Очень роскошные виллы, – вставляет дедушка.
– А я нахожу их вульгарными, – не соглашается бабушка, выглядит она при этом преуморительно, с кусочком сала, прилипшим к уголку рта. – Понастроили, понимаешь, трехэтажных особняков с батутами, бассейнами и лужайками размером с Диснейленд. Не удивлюсь, если выяснится, что у них в садах есть даже посадочные площадки для вертолетов.
Хильда улыбается:
– Ну, это ты, бабуль, загнула.
– Напыщенные снобы, – высокомерно заявляет бабушка. – Вот мы – живем в своем скворечнике, и нас все устраивает. И что еще людям надо?
Хильда согласно кивает. Если уж на бабушку нашло настроение покритиковать, то тут только держись. В остальное время она милейшая старушка, мухи не обидит, но когда волнуется (вот как сейчас из-за поездки внучки и итальянской мафии, которая занимает все ее мысли), то принимается перемывать всем косточки. Мир за пределами ее крохотной квартирки приобретает очертания чего-то мрачного и враждебного, и все, что не вписывается в рамки их с дедушкой мирного существования, внезапно превращается в угрозу.
Хильда снова думает о той зеленой вилле, в которой она убиралась всего несколько часов назад, и чувствует, как у нее алеют щеки. Подумать только: она отплясывала там полуголая с пылесосом, словно какая-нибудь стриптизерша вокруг шеста. Невероятно. И потом внезапно из-за спины появился он. Словно из ниоткуда. Лохматый и в одних трусах-боксерах. Практически голый.
Последние часы эта картинка неотступно преследует ее. Так и мелькает перед глазами вперемешку с горечью позора. Словно ее мозги превратились в стиральный барабан, куда вместо белья запихнули сексапильную звезду эстрады и плеснули добрую порцию стыда.
Покинув во второй половине дня зеленую виллу, Хильда проехала чуть дальше вниз по улице и, остановившись, обернулась. Может, стоило вернуться, позвонить в дверь и попросить прощения? Простите, что напугала вас. Простите, что убиралась полуголой… Но она этого не сделала. Потому что он тоже был хорош. Уставился на нее и велел убавить звук. Никаких тебе «спасибо, что наводите порядок в громадном доме моей сестры» или «простите, что лежу и дрыхну в самый разгар дня, пока вы так героически трудитесь». Хам, можно сказать. Взлохмаченный хам, с умеренно волосатой грудью и в серых трусах-боксерах, от которых
