class="p1">Дьявол. Это она. Лена. Та самая пятидесятилетняя старуха-сталкерша. Которая начала забрасывать Расмуса своими письмами, когда он был на пике своей популярности. Которая каким-то образом раздобыла номер его телефона и постоянно ему названивала. Которая маячила на каждом его концерте. С этой своей жутковатой улыбочкой. О боже.
Расмус в панике оглядывается по сторонам, пытаясь найти хоть какое-нибудь подобие оружия. Его взгляд натыкается на письменный стол Карины. На столе лежит скоросшиватель[5]. Розовый, с зелеными бабочками. Да, пожалуй, сгодится.
С колотящимся у самого горла сердцем он спускается в кухню навстречу гремящей музыке, крепко сжимая в руке скоросшиватель.
Глава 6
Хильда
А Хильда тем временем отплясывает на кухне дома 24 по Ежовой улице. В этом доме она убирается впервые, но любую уборку привыкла начинать с кухни – святая святых. Наушники она сняла, потому что в них неудобно работать – провода все время за что-нибудь цепляются – и положила телефон с включенной музыкой на кухонный стол.
Она сует за щеку новую порцию снюса, выдавливает на плиту немного чистящего средства и принимается оттирать губкой следы убежавшей еды. Большие красивые окна притягивают ее взор. Когда в них светит солнце, то становится заметно, что они уже малость грязные. Конечно, мойка окон не входит в ее рабочие обязанности, но если у хозяев найдется подходящее средство, то почему бы и нет.
Внутри дома довольно жарко. Снаружи здорово припекает и из-за больших окон в кухне стоит настоящая парилка, словно ты очутился в теплице. Да еще, кажется, в этой семье любят полы с подогревом – и это в середине лета! Хильда уже стянула с себя клетчатую рубашку и теперь работает в одной футболке. Пот так и течет с нее ручьями.
Сад вокруг зеленого дома обнесен высокой живой изгородью, не пропускающей чужих взглядов. В принципе она могла бы вообще снять футболку. Как-никак на ней еще спортивный бюстгальтер. Да, так и сделаем. Она стягивает с себя футболку и вешает ее на спинку кухонного диванчика. И возобновляет уборку. О боже, хорошо-то как! Надо почаще убираться полуголой. Такое облегчение!
Внезапно за окном мелькает человеческая фигура.
Мужчина.
Голый.
Хильда замирает с губкой наперевес и морщит лоб. Может, ей померещилось? Неужели по саду и в самом деле разгуливает голый мужик?
И тут ее осеняет. Это же чье-то отражение в стекле. Позади нее кто-то есть.
ПОЗАДИ НЕЕ.
В голове в один миг проносится сотня пугающих мыслей. Кадры из документальных фильмов про то «Как я выжил» принимаются скакать перед глазами, словно шарики для пинг-понга. Она часто смотрит по вечерам американскую телепередачу, где очевидцы страшных событий рассказывают свои истории – начиная от нападения акулы и встречи с торнадо и заканчивая покушениями на жизнь.
Неужели за ее спиной стоит убийца?
Хильда стремительно отпрыгивает в сторону, и одновременно с ее губ срывается крик. Зрение не обмануло ее – в дверях кухни действительно стоит самый настоящий голый мужик. Впрочем, не совсем голый – из одежды на нем трусы-боксеры. И… Что это у него там в руке? Розовый скоросшиватель? О боже. Он что, собирается запытать ее им до смерти? Вот это будет всем историям история. Прочие просто померкнут на ее фоне.
– Э… здравствуйте? – нерешительно произносит мужик со скоросшивателем.
Хильда так быстро и часто дышит, что с трудом выдавливает:
– З…здрас…сти.
– Ты кто?
– Уб… уб…уборщица! Разве не видно?
И Хильда воинственно взмахивает в воздухе губкой.
– Ты не уборщица, – заявляет мужик. – Нашу уборщицу я знаю. Ее зовут Зейнаб.
– А я ее сегодня подменяю! А… вы кто?
– Я – Расмус. Я здесь живу.
– А… разве вся семья не отправилась играть сегодня в гольф?
– Отправилась. Но я остался. Я в гольф не играю. А ты чего голая?
Хильда в ужасе переводит взгляд на свое тело. Бледное, как сырая картофельная клецка, да еще и блестит от пота.
Ей становится дурно. Этот голый мужик, должно быть, принял ее за умалишенную.
– Но… вы тоже голый, – выдавливает она.
– Я вообще-то здесь живу.
– А я делаю уборку, и мне жарко. Зачем вы включили подогрев пола? У вас здесь как в бане!
– Не знаю. Это дом сестры, а она любит, чтобы было тепло.
У твоей сестры-гольфистки явно какой-то биологический изъян, мелькает в голове у Хильды. Это просто чудо, что ее ребенок до сих пор не расплавился.
Тем временем мужчина медленно опускает руку и кладет скоросшиватель на крышку бюро. Хильда стоит и мнет губку. Ее бешено колотящееся сердце понемногу успокаивается. И тут она наклоняет голову и всматривается в мужика в боксерах повнимательнее. Уж больно знакомое лицо…
И вдруг замирает, пораженная внезапной догадкой. У нее отвисает челюсть.
Она поняла, кто перед ней. Я – Расмус. Так он сказал. И… был прав. Это действительно Расмус. Расмус из «Роз Расмуса». Группы, которую Хильда слушала много лет подряд. И в горе, и в радости. Потрясающие песни, где было собрано всего понемножку. Одни красивые и печальные о несчастной любви с непременным соло на саксофоне, другие наоборот – жизнерадостные и энергичные, о летних ночах и зарождающейся любви. Но прежде всего ее привлекал сам Расмус и его чудесный голос.
А теперь… он сам оказался перед ней собственной персоной.
В одном доме. В одном помещении. Всего в нескольких шагах от нее.
Тут настал черед Расмусу наморщить лоб. Он удивленно поднимает брови.
– Ты плохо себя чувствуешь? – спрашивает он.
– А?
– У тебя рот открыт. Словно ты задыхаешься. Тебе нехорошо? Голова не кружится?
– Вы… вы… вы…
– Погоди, попробуй поднять руки над головой. Я видел по телевизору – вроде помогает.
– Вы… вы…
– Да?
– Вы – Расмус Розен!
Он кивает.
– И… и… из «Роз Расмуса»!
– Верно. Все хорошо? Можешь поднять руки над головой?
Хильда кивает. Но рук не поднимает. Еще не хватало выставлять напоказ свои потные подмышки.
– Могу. Но мне и так хорошо. Просто… я… вы хорошо поете.
Хильда сглатывает. Вы хорошо поете. О господи, и это все, что она может сказать?!
Расмус скребет в затылке.
– Спасибо. Но… где Зейнаб?
– Она… ее здесь нет.
– Я вижу.
– Она… она…
Хильда внезапно утрачивает дар речи и лишь немо разевает рот, как выброшенная на берег рыба. Ой-ой-ой, нехорошо-то как! Расмус, еще чего, доброго решит, что она прикончила Зейнаб и закопала ее труп в саду.
Хильда откашливается. Набирает в грудь побольше воздуха. И выпаливает:
– Зейнаб поехала погостить к сестре. В Ливию.
Расмус скрещивает руки на груди и вопросительно
