Поль, безуспешно попытавшись набить Степану морду, поставил вопрос ребром: или тот ведёт Лизетт к алтарю, или ажаны ведут «подозрительного иностранца» в тюрьму как насильника.
Расписаться по французским законам в мэрии парень был, вообще-то, не прочь. Но предполагаемый тесть настаивал и на обязательном церковном таинстве, а перекрещиваться для этого из православия в католичество дьяконов сын был морально не готов. Позволить же дочке стать ортодоксалкой[7] не хотел уже папаша Нуар. В результате ссоры Степан покинул ферму, наплевав на невыплаченные деньги. Но на следующую ночь вернулся и попросту похитил свою брюнеточку, будто какой-то кавказский абрек. Через три дня парочка уже плыла на пароходе в Америку. Там же их брак был зарегистрирован капитаном корабля и на берег Нового Орлеана они сошли супругами по всем американским законам. В этом же городе родилась и Мари-Марийка, гражданка США Мэри Пивторач (ну не могут американцы правильно писать славянские фамилии!).
Увы, семейное счастье оказалось недолгим, а луизианский климат нездоровым. В двадцать девятом году Лизетт подхватила местную лихорадку и вскоре скончалась. В опасении за жизнь дочери, Пивторачоботка решил перебраться в места с более щадящим климатом и уже в тридцатом, покинув Новый Орлеан, перебрался севернее, где приобрёл домик в нью-йоркском Статен-Айленде. Там он устроился в подпольный бар, благо Сухой закон ещё действовал и люди, «завязанные» на производство и продажу выпивки, зарабатывали весьма неплохо. Когда же президент Рузвельт вновь легализовал потребление алкоголя, бывший махновец Стив Пивторач отошёл от этого бизнеса и успешно занялся торговлей. Время шло, и вот недавно в их дом пришло официальное извещение из-за границы. Французский нотариус сообщал, что, поскольку Поль Нуар скончался, его ферма перешла к вдове. А та официально завещала всё единственной своей внучке Мари, но с условием, что оная внучка вернётся на землю предков и приглядит за бабулей в её последние дни.
Отпускать несовершеннолетнюю девчонку в дальние дали Степан не пожелал, но и к требованию старой мадам Нуар, к коей не испытывал особого негатива, отнёсся с пониманием. Поэтому, после продажи магазинчика конкуренту, он приобрёл билеты в каюту второго класса лайнера «Нормандия» и отправился вместе с дочкой в Европу.
Здесь-то, на палубе «Нормандии», я и поймал сорванную морским ветром шляпку девушки. И, кажется, старый пень, умудрился влюбиться, как пишут в романах, «с первого взгляда». Ну не идиотизм ли? Прожил достаточно долгую жизнь, стал отцом троих детей и дедом двух внучек — и всегда с «нежными чюйствами» всё было, как говорится, «ровно». За исключением школьно-подросткового периода, но это, говорят, у всех так. А теперь, похоже, взыграли гормоны русановского организма. Разум Дениса до сих пор не функционирует, не считая приобретённых рефлексов, начиная с навыков прямохождения и заканчивая владением стрелковым оружием, — а вот жеребячьи инстинкты проявляют себя в полную силу…
О себе, точнее, о Денисе Русанове, я своим новым знакомцам рассказывал, не привирая. Разве что умолчал кое о чём. Незачем «идейному анархисту» знать ни о кадетском корпусе, ни о службе у белогвардейцев. Просто юноша вместе со старшим братом решили, что не уживутся с большевиками и эмигрировали в Америку. Там сумели устроиться на заводы Форда в Детройте. Брат погиб четыре года назад, а потерявший работу Денис законтрактовался механиком в армию. После службы на последние центы выучился летать и вот теперь едет на новое место работы — в испанскую авиацию. Лётчиков в эти времена пока ещё любят и ценят, да и платят пилоту — что в СССР, что в Европах и Америках — заметно больше, чем простому работяге. Вот только живут они в массе своей недолго и погибают во цвете лет. Кто в бою, кто в авиакатастрофе… А кто и у расстрельной стенки — и не только от чекистской пули: на Западе «жертвы режима» тоже бывали: «калибром», правда, поменее советских комбригов и командармов, но сам факт…
И вот теперь, посадив отца и дочь Пивторачоботка на поезд «Гавр — Марсель», я с тихой грустью прячу в фамильный русановский бумажник сложенный вчетверо листочек из записной книжки Степана с его французским и нью-йоркским адресами и разъяснениями, как и куда добираться. «Заходи, як що сможешь»…
Ну что же… Буду жив — возможно, и зайду. Не ранее сорокового года. Вот только буду ль жив?
[1] Наибольшее число переселенцев-иногородних на Дон приходится на 1891—1892 годы, в первую очередь из пострадавших от голода Таврической и Харьковской губерний. Губернии северо-востока и центра Европейской России и Среднее Поволжье тогда пострадали сильнее, но добираться на Юг оттуда оказалось сложнее.
[2] Ироничное, но не оскорбительное прозвище казаков, употребляемое и ими самими.
[3] Оно же — «Наступление Керенского», последняя крупная стратегическая операция Русской Армии Первой мировой войны, предпринятая для поддержки англо-французов в Западной Европе, которые в противном случае угрожали прекратить кредитование Временного правительства. Продолжалось с 1 июля по 19 июля 1917 г. (по старому стилю — с 18 июня по 6 июля). Основной удар наносился силами Юго-Западного фронта, отвлекающие второстепенные атаки — Западным, Северным и Румынским фронтами. Первоначально имело частичный успех, однако наступательный порыв вскоре выдохся и 19 июля 1917 г. германские и австро-венгерские войска нанесли контрудар, в результате которого не только сбросили русских с занятых позиций и отбили захваченную территорию, но и заняли почти вчетверо большую территорию, форсировав реку Серет и лишь немного не дошли до Бродов, Збаража и Каменец-Подольска. Потери Русской Армии по официальным данным составили 58,3 тысяч человек ранеными и убитыми, австро-германско-турецкие потери составили 38,7 тысяч, включая пленных.
[4] Только во время Июльского наступления дезертировало более 42700 человек.
[5] Наплевав на ими же утверждённую на переговорах в Брест-Литовске разграничительную «Линию Гофмана», германо-австрийские войска, воспользовавшись фактическим развалом старой Русской Армии и откровенной слабостью красных отрядов, заняли значительно большие территории, включая Мариуполь, Таганрог и Ростов-на-Дону. Их передовые дивизии форсировали Дон, заняв крупнейший железнодорожный узел Батайск и остановились только в тридцати семи верстах южнее Дона, упершись в линию обороны Красной Армии у с. Самарское, где и простояли, не ведя активных боёв, вплоть до возвращения в германию после Ноябрьской революции 1918 г.
[6] «Прекрасная Франция». Полуофициальное самоназвание страны.
[7] Возможно, кто-то из читателей не знает, но всех православных христиан на Западе по традиции зовут ортодоксами, а Православную Церковь — «ортодоксальной». А селяне Юга Франции ещё со времён
