с ними. Никто никогда не мог обыграть его. Но он не кичился своей ловкостью. Другой бы на его месте, наверное, не удержался. Мемед только пожимал плечами, считая это детской забавой. И поэтому его успехи не злили ребят.
В Таврах начались осенние дожди. На склоны падали тяжелые капли, такие же крупные, как опадающие осенью листья.
Гремел гром. С гор, покрытых могучими лесами, на равнину скатывались увлекаемые потоками воды камни.
Мемеду надоело слоняться без дела, и однажды он сказал Сулейману:
— Дядя Сулейман, что будет дальше? Мне скучно. Я даром ем твой хлеб.
— Отдохни еще. Куда тебе торопиться? И для тебя найдется дело, сынок, — успокаивал его Сулейман.
Через несколько дней дождь прекратился. Солнце блестело на мокрых камнях, на скалах, деревьях, на земле, клубы испарений поднимались к небу. В деревне эти испарения были пропитаны запахом навоза. Серебристые облака находили на солнце, заслоняя его на время.
Тощий Мемед сидел на камне против дома. На ногах у него были чарыки[4], которые сделал ему Сулейман из сыромятной кожи. Они еще не совсем высохли. По торчавшим на них синим волоскам можно было догадаться, что они сделаны из шкуры бычка. Глядя на них, Тощий Мемед чуть не прыгал от радости. Сулейман подошел к Мемеду и стал смотреть, как тот завязывает чарыки. Делал он это очень ловко. Быстро продев шнурки, он так же быстро завязал их.
— А ты, оказывается, мастер завязывать чарыки, — похвалил Сулейман.
Тощий Мемед поднял голову и улыбнулся.
— Я сам могу сделать чарыки. Но эти ты сделал очень хорошо.
Тощий Мемед поднялся. Несколько раз топнул ногой. Прошел десять-пятнадцать шагов. И опять посмотрел на чарыки. Он был в восторге.
— Как раз по ноге, — сказал он, подойдя к Сулейману.
Они отправились в путь. По дороге Тощий Мемед не отрывал глаз от чарыков. Он то ускорял, то замедлял шаг, останавливался и даже нагибался, чтобы погладить торчащие волоски.
Сулейман радовался вместе с Мемедом.
— Тебе они очень нравятся, Мемед?
— Они мне как раз впору, я люблю ходить в чарыках, — ответил Мемед.
— В той деревне тебе никто таких чарыков не сделал бы, — заметил Сулейман.
— А разве в той деревне не носят обуви? — с лукавой усмешкой спросил Мемед.
Сулейман не понимал, шутит он или нет.
— Носят, но не чарыки, — ответил старик.
— Понятно, — сказал Мемед.
Наконец они вышли из деревни. Мемед обрадовался. Поля растянулись до самых гор. На полях никто не работал. И, хотя на них не было колючек, они стояли пустыми. Земля здесь — сплошной камень…
Мемед остановился.
— Куда это мы идем?
— Так просто, погулять, — сказал старик. Мемед замолчал. Они двинулись дальше.
На новые чарыки налипла грязь. Мемед почувствовал, что ноги промокли, и выругался.
Деревня осталась далеко позади. Был виден только дым, поднимавшийся из двух труб.
— Тощий Мемед, — начал старик. — Вот здесь ты будешь пасти овец. Ты можешь гнать их вон до той горы. Только не ходи дальше. Там ваша деревня. Тебя поймают и уведут.
— Не пойду, — сказал мальчик. — Хорошо, что предупредил.
— Теперь идем домой.
Они повернули обратно. Облака на небе были ярко- белыми. На каменистой земле темно-зелеными островками выделялись поля.
— Мемед, а тебя здорово притеснял этот Абди-ага Козлиная Борода? — спросил Сулейман.
Мемед остановился. Сулейман тоже стал. Мемед еще раз посмотрел на свои новые чарыки.
— Давай посидим, — предложил Сулейман.
— Давай, — ответил Мемед и начал рассказывать: — После смерти отца Абди-ага отнял все, что у нас было. Когда мать начинала что-нибудь говорить, он бил ее. А меня он хватал за руку и бросал на землю. Однажды летом он привязал меня на два дня к дереву, на самом припеке, и ушел. Два дня я стоял привязанный к дереву, хорошо, что мать пришла и отвязала. Если бы не она, меня бы волки разорвали.
— Так-то! — вздохнул Сулейман и поднялся.
Поднялся и Мемед.
— Так… Вот что я тебе скажу, — продолжал старик, — не ходи за ту гору. Кто-нибудь увидит, скажет Абди-аге Козлиной Бороде, тебя схватят и уведут обратно.
— Не пойду, — сказал Мемед.
На следующее утро Мемед проснулся очень рано. Он тут же выбежал во двор. Рассветало. Он подошел к спящему Сулейману. Старик храпел. Мемед легонько толкнул его.
Сулейман проговорил сквозь сон:
— Кто это? Это ты, Тощий Мемед?
— Я, — гордо ответил Мемед, а затем добавил: — Уже поздно. Я пойду пасти овец.
Сулейман сразу же поднялся. Окликнул жену. Она уже давно встала и доила во дворе корову.
— Быстрее приготовь поесть Мемеду.
Старуха сполоснула в горшке руки.
«Ладно, подою вечером», — сказала она себе.
Она налила Мемеду похлебки, которая подогревалась на очаге, поставила перед ним миску и положила в котомку еду. Мемед быстро съел похлебку, привязал к поясу котомку с едой и пошел к овцам. Он снял с головы старую засаленную шапку, бросил ее в гущу овец и закричал во весь голос:
— Ал-ло-о-ош…
— Желаю удачи! — крикнул Сулейман.
Он глядел ему вслед до тех пор, пока Мемед с овцами не скрылся за поворотом.
— Эхе-хе! Детство…
Жена подошла к нему и спросила:
— Ты опять затосковал? О чем?.
Сулейман вздохнул.
— Сколько зла этому мальчику причинил Абди-ага Козлиная Борода! Сердце разрывается, глядя на него. Я знал его отца. Скромный был человек, никого не обижал. Посмотри, до чего довели ребенка! Ему надоела жизнь, он ушел в горы, а ведь там пули, волки!.. Ты только посмотри!
— Ты все принимаешь слишком близко к сердцу. Иди поешь, — пыталась утешить его старуха.
III
Наступил вечер. Люди уже возвратились с полей. А Тощего Мемеда все не было. Зашло солнце. Стало совсем темно, а Тощий Мемед все не возвращался. Зейнеп из соседнего дома крикнула матери Мемеда:
— Матушка Доне! Мемед еще не приходил?
— Не приходил, сестра. Не пришел мой Мемед… Что делать? — со стоном отвечала Доне.
Зейнеп уже много раз советовала Доне и сейчас снова повторила:
— Пойди спроси у Абди-аги. Может быть, он у него. Пойди, сестра, спроси. Вот несчастье!.. Ах, бедная Доне!..
— Какое несчастье свалилось на мою голову!.. Какое несчастье! Мой Мемед всегда идет прямо домой, он никогда не задерживается. Чтобы он хоть на минуту когда-нибудь остался в доме Абди-аги!.. Все же пойду узнаю, Может быть…
Луны не было. Небо затянули облака, не было видно ни одной звезды. Темнота!.. Кромешная темнота. Доне направилась к дому Абди-аги. Она шла быстро. Из окошка величиною в ладонь просачивался слабый свет. Она подошла ближе. Ее учащенно бившееся сердце замерло. Она
