– Его.
– И сам Гоша погорел?
– Самого по обугленным костям опознать трудно, – не стал скрывать Слава.
Розовое чисто выбритое лицо Синякова покривилось в болезненной гримасе. На какое-то время Витя словно потерял дар речи.
– Цирк с конями… – наконец тихо проговорил он и гневно завозмущался: – Бесконтрольная братва распоясалась хуже итальянской мафии! Зря в России «вышку» замораторили. Торгующие смертью жить не должны!..
– Остынь, Витюшка, – спокойно сказал Голубев. – Чего раскипятился, будто сам в замазке?
Гневный запал Синякова тут же погас. Лицо его сделалось скорбным. Витя опустил взгляд на сцепленные в пальцах руки и заговорил вроде как с обидой:
– Не гневи Бога, Вячеслав Дмитрич. После тухлой замазки трехгодичной давности я зарок себе дал, что никогда больше не буду ввязываться в групповухи. Есть же хорошая пословица: «Что знают двое, то знает и свинья». В этом я убедился на собственном опыте. Да и отношения с Царьковым у меня были без напряга, чтобы забивать с ним «стрелку» для сведения каких-то счетов.
– А с кем у него был «напряг»? – спросил Слава.
– Клянусь, не в курсе. Последние три года я появляюсь в райцентре, когда мамке надо помочь. Прежних связей не поддерживаю, на глаза ментам не лезу и никакой информации о криминальной паутине, естественно, не имею.
– Даже предположительно ничего не можешь сказать?
– Не могу, не знаю.
– Есть деловое предложение… – внезапно сказал Голубев и сделал выжидательную паузу.
– Какое? – не выдержав затяжного молчания, спросил Синяков.
– Прозондируй у братвы, что за душегубы появились в райцентре. Раньше у нас таких не было.
Брови Синякова нахмурились, а взгляд ускользнул в сторону.
– Не обижайтесь, Вячеслав Дмитрич, но в азартную игру под названием «Стукач» я не играю, – сухо проговорил Витя. – Во-первых, она из разряда шулерских, во-вторых, опасна для жизни. Братки мочат стукачей безжалостно.
– Трусишь?
– Нет, берегу собственную голову.
– Ну, что ж, Витюшка… Как говорят умные люди, на нет и суда нет, – завершил разговор Слава и, пожав Синякову кисть руки, поднялся со скамейки.
Синяков проводил его долгим взглядом. Заметив подъезжающий к остановке автобус, будто испугавшись, вскочил на ноги и торопливо зашагал по направлению к «Автосервису».
Глава V
Несмотря на сильное повреждение трупа огнем, Борису Медникову удалось установить, что смерть потерпевшего наступила до пожара от кровоизлияния при переломе шейных позвонков с разрывом позвоночной артерии в результате сильного удара тупым предметом по задней поверхности шеи. В качестве орудия убийства был использован толстый металлический прут, обнаруженный на месте происшествия. Убийцы затолкали мертвое тело в автомобиль и, облив бензином, подожгли.
Антон Бирюков, прочитав заключительную часть экспертизы, посмотрел на сидевшего в его кабинете судмедэксперта и спросил:
– Борис, о титановой пластине в затылочной части черепа потерпевшего что скажешь?
– Это заживленная травма, примерно, пятнадцатилетней давности, – ответил Медников. – Иными словами, в молодом возрасте парень перенес сложнейшую трепанацию черепа.
– Теперь сколько ему лет?
– Около тридцати пяти.
Бирюков посмотрел на сидевшего рядом с Медниковым следователя Лимакина:
– Совпадает с возрастом Георгия Васильевича Царькова, владельца сгоревшей «Тойоты».
– Совершенно верно, Антон Игнатьевич, – подтвердил следователь. – По всей вероятности, вместе с машиной сгорел и хозяин…
Едва начавшийся разговор прервал внезапно вошедший в кабинет Слава Голубев. Привычной скороговоркой бросив короткое «Здрав-желаю!», он с ходу плюхнулся на стул и командным тоном будто приказал:
– Докладывайте, коллеги, чем занимаетесь?
– По-крупному выиграл в Бингошоу? – усмехнувшись, спросил Лимакин.
– Дуркует опер, – буркнул Медников.
Голубев повернулся к нему:
– Спокойно, эскулап, без дураков. Могу через суд привлечь к ответственности за оскорбление.
– Диагноз оскорблением не является.
– Успокойтесь, друзья, – сказал Бирюков. – Давайте говорить по делу.
– Дельце, Игнатьич, на этот раз нам выпало – печальней некуда, – живо отозвался Голубев и покосился на судмедэксперта. – Какую сказку эскулап написал?
Бирюков подал ему заключение экспертизы. Пробежав сосредоточенным взглядом машинописный текст, Слава воскликнул:
– Все ясно! В своей «Тойоте» сгорел Гоша Царьков. Он с афганской войны носил в затылке металлическую пластину.
Вернув заключение Бирюкову, Голубев стал подробно рассказывать о своем разговоре с тетей Мотей Пешеходовой, затем – с Витей Синяковым. Когда он умолк, Бирюков сказал:
– Давно я не слышал о карманнике Синякове.
– Витюшка утверждает, что перестал чистить чужие карманы. Перешел на легальный бизнес: играет в казино и в бильярдной. Там к уголовной ответственности не привлекают. Разве только канделябрами могут побить шулера.
– На всех мошенников канделябров не хватит, – усмехнулся Лимакин.
– Это, Петя, не наша проблема, – Голубев наморщил лоб. – Лично меня в данный момент беспокоит назойливый вопрос: из какой корысти Царьков назвался Федором Разиным?… Кладбищенский сторож вроде бы не финтил. И о черном джипе, и о Витюшкином красном «Запорожце» с белыми полосками правдиво сказал, а вот насчет Федора Разина какую-то шараду выдал… – Слава обратился к судмедэксперту: – Может, у Царькова сдвиг по фазе во время поминок произошел или что-то другое?…
Медников с прищуром посмотрел на Голубева:
– Ты предпочитаешь писать карандашом или на бумаге?
– Не понял твоего вопроса.
– А свой понимаешь? По трупу, сыщик, невозможно определить, какие мысли одолевали человека накануне смерти.
– Я думал, ты хотя бы предположительно скажешь.
– Предполагать можно, что угодно, но пользы от этого мало.
– Ладно, Боря, замнем для ясности. Сегодня еще раз сгоняю на Кедровую и душевно побеседую с ветераном Пахомовым, который по словам Пешеходовой, знает Царькова лучше, чем она.
– Как зовут этого Пахомова? – заинтересовался Бирюков.
– Андриян Петрович.
– Так это же мой земляк, из Березовки. Когда я учился в школе, он заведовал колхозной зерносушилкой. После выхода на пенсию Андриян переехал жить в райцентр. Интересный старик. В механических делах мастер – золотые руки и в поэзии большой дока. Его стихи публиковались в районной газете. Даже в журнале «Сибирские огни» несколько стишков было напечатано. Из Новосибирска к нему приезжали профессиональные поэты. Петрович их в школу приводил. Такой вечер поэзии закатили, что из наших школяров, пожалуй, один я не увлекся сочинительством.
