кошелёк, чтобы обеспечить бывшей госпоже Мнишек существование, достойное королевы… тьфу, царицы! Не суть важно. Да и признавать её право на царствование… или хотя бы на регентство никто особого рвения не проявлял. Говорили: надо ещё посмотреть, кто родится, мальчик ли? А иные говорили: а есть ли смысл смотреть, нешто не найдётся другого Рюриковича? И даже папаша-Трубецкой, согласившийся принять её в своём доме, относился к Марине скорее как к странной подружке своих детей, нежели как к царице.
В дверь стукнули условным стуком, и на пороге появился Трубецкой. Сын, конечно.
— Мариночка! — он порывисто шагнул к ней, схватил за руку, прижал пальцы к губам. Поцелуй длился куда более положенного, и Марина с досадой отняла у кавалера руку:
— Ежи, я же просила вас сдерживать чувства! Нас могут увидеть.
С тех пор, как молодая царица (царица же?) почувствовала признаки беременности и подтвердила её наступление с помощью новейших медицинских тестовых эликсиров (одна капля под язык, если вы чувствуете кислый вкус — беременность есть, сладкий — нет), она старалась держаться от Юрия Трубецкого подальше. Но как тут подальше удержишься, когда юнец совсем голову потерял, а его папаши вечно нет дома!
— Мариночка, я соскучился! И неужели мы опять на вы⁈
— Скажите лучше, удалось ли установить телефонную связь хотя бы традиционным способом?
Бушующие на линии Тула — Сандомир бои с применением магостатических снарядов, делали связь по магофону решительно невыносимой. А Марине необходимо было срочно переговорить с отцом. Попросить хотя бы немного денег, чтобы не чувствовать себя нищей приживалкой!
— О, да, моя несравненная дама! — боги милосердные, сколько пафоса! — Связь будет через час, и я надеялся, что мы сможем…
Видимо, придётся уступить. Страх того, что разочарованный её отказами Трубецкой может перемениться в чувствах и раскрыть всем, чьего ребёнка она носит, был сильнее польского высокомерия…
04. ДОГОВОРЕННОСТИ
ВОЙНА ВОЙНОЙ, А НОВЫЙ ГОД ПО РАСПИСАНИЮ
Итак, в западных губерниях Русского Царства шла война, в стране начинался голод, на дорогах свирепствовали банды, польские реквизиционные бригады и провиантские отряды земского ополчения (мало чем отличающиеся друг от друга), а аристократия готовилась пышно отпраздновать очередной новый год.
Особняки стремились перещеголять друг друга украшениями. Не-е-ет, укрепления и торчащие во все стороны стволы никуда не делись, но вот ежели на дуло эдак мишуры накрутить — оно куда нарядней будет-с! Силовики от этого сходили с ума и глядели ещё суровее, чем обычно.
Приготовления в высоких (и не столь высоких, но всё же видных) домах преваысили все предыдущие годы, потому что… в нынче дворов, претендующих на звание царского, было куда больше одного. И каждый, вместе со своими сторонниками собирался пустить пыль остальным в глаза.
В Москве готовился большой и очень торжественный приём. К сожалению, только для своих, без иноземных послов — с одними война, другие со страху сами разбежались. Но пышность ожидалась неимоверная. По всем приглашённым был разослан специальный рескрипт, регламентирующий в деталях, как следует вырядиться. Послов нет, но шпионы-то есть! Вот пусть и отчитываются своим государям, кто тут на самую широкую ногу гуляет.
Сторонники Лжедмитрия организовывали празднование в Тушинском дворце. Дворец хоть и мал был, зато вокруг по европейской моде обрядили лесок, придав ему вид зимнего парка, и обещались всех поразить невиданным в Русском Царстве фейерверком.
Тула разбилась на целое созвездие силовых центров, концентрировавших вокруг себя союзников, кто сколько может.
Прочие города (а точнее, проживающее в них дворянство), представители городков, городишек и имений стягивались в эти точки сообразно политическим склонностям.
Марина наконец-то вытрясла из отца деньги на содержание! Это вызывало в её душе одновременно триумф и досаду. Времени на украшение подобающего особняка к новому году совсем мало! А ведь нужно ещё успеть разослать приглашения, подобрать повара, составить меню и программу! Местным медведям такого тонкого задания никак поручать нельзя.
Радовало же то, что Марина смогла уже съехать из дома Трубецкого-отца. Она больше не будет приживалкой! Пора, пора формировать величественный образ русской царицы. А то смотрят на неё свысока некоторые.
Ежи Трубецкой, объявленный главным рындой* царицы, последовал за ней. А вот Лизоньку, к неудовольствию Марины, родители из-под своей опеки не отпустили, сказавшись сложными временами, да и вообще вежливо разъяснили полячке, что фрейлины, подходящие для невесты, для русской царицы уже невместны, а полагается окружить себя дамами, пусть и молодыми, но уже замужними. О Лизином же браке покуда и речи нет, так что путешествовать за царицей ей будет неприлично.
*Охранником-телохранителем.
Прежде чем съехать, Марина попробовала было фыркать и топать ножкой, но Никита Романович, соизволивший в этот раз переговорить с полячкой лично, неожиданно прямолинейно заявил:
— Положение ваше, сударыня, весьма спорно и шатко. Даже если Василий Скопин-Шуйский не устоит, и Дмитрию Фёдоровичу удастся вернуть Московский престол, то многие начнут вслух, и изрядно громко, уверяю вас, задавать вопросы, которые и сейчас обсуждаются в личных беседах. И первый из них: самостоятелен ли Дмитрий Фёдорович, и если всё же нет — то кто им управляет?
— Так я же и говорю вам! — Марина с отчаянием от того, что её никто не слышит, прижала руку к груди. — Он полностью под влиянием альвийской ведьмы!
— В таком случае, уважаемая Марина Юрьевна, я бы посоветовал вам быть готовой к заявлениям, что брак ваш недействителен ввиду невменяемости супруга, и, соответственно ребёнок ваш, — Трубецкой удержался от тыканья пальцем, но глазом стрельнул так, что полячка невольно защитным жестом прикрыла почти незаметный живот, — будет признан… незаконнорожденным.
Марина прикусила губу. А ведь этот хитрый дядька недаром ни разу не зазвал её мужа ни царём, ни даже царевичем, да и вообще намекнул на скользкость ситуации…
А если взаправду: может ли Дмитрий Фёдорович претендовать на статус хотя бы мужа, либо она, дочь польского магната, носит под сердцем байстрюка-ублюдка[2]?
Марина так сильно старалась уверить всех, будто носимое ей дитя — от царя Дмитрия, что и сама незаметно поверила в это, и высказанный намёк поразил её настолько, что вопреки всем правилам этикета полячка резко развернулась и вышла из комнаты, не произнеся более ни слова.
— Резковато вы, батюшка, — слегка укорил отца Юрий Трубецкой, молчаливо присутствовавший при всём разговоре.
— Резковато аль нет, а соображать она должна! — Трубецкой сердито повёл плечами и привычным механическим жестом погладил родовой перстень с крупным голубовато-зелёным камнем. — Она примчалась-то — ишь! Думала,
