месте, съедает немного капустного салата и кусочек яблочного пирога, после чего вежливо извиняется. Покидая столовую, он слышит, как вздыхают взрослые за его спиной и вполголоса жалеют его, такого худого и бледного. Как можно не есть мяса? — говорят они, подкладывая себе еще Дженкиного бефстроганова. Человек по природе своей хищник. Он охотится с доисторических времен!
Бостон, 1965
Когда Дэвид Даррингтон-отец умер через год от цирроза, четверо его сыновей и их жены поняли, что им предстоит провести некоторое время в аду. Им придется не только организовать похороны старого отшельника, но и раздать его заплесневелое добро, найти новых хозяев его психованным собакам, продать его бревенчатую хижину и придумать, что делать с Роуз, их матерью, чьи тело и душа клонятся к закату очень быстро.
Лежа на животе у камина, маленькая Лили-Роуз делает уроки, в то время как Дэвид и Эйлин обсуждают все это в гостиной после обеда.
— Поезжай, мой ангел, — говорит Эйлин.
— Не может быть и речи, чтобы я поехал один. Это будет ад. Без тебя я не выдержу.
— Но кто останется с Лили-Роуз?
— Да, я знаю. Надо будет куда-то ее пристроить.
— Может быть, она могла бы побыть у моих родителей в Конкорде.
— Она там умрет со скуки.
— Спасибо! Но ты прав, это так…
— А что, если отправить ее к Джиму и Люси в Бостон? Там целый рой кузенов постарше, они ею займутся.
— Но она с ними едва знакома!
— Что ж, вот и познакомятся.
— Ты уверен? Разве ты не говорил мне, что эта ветвь твоей семьи принадлежит к… подонкам общества?
— Черт побери, Эйлин! Она может провести несколько дней со своими чертовыми двоюродными братьями! Бедность не заразна. Прекрати строить из себя отцов-паломников с «Мэйфлауэра»!
— Что такое подонки, мама?
Вот так в возрасте десяти лет Лили-Роуз оказалась одна в автобусе «Грейхаунд», следующем в Бостон.
Кузина Лола, шестнадцати лет, встречает ее на автовокзале на улице Тремонт и крепко обнимает, одновременно куря сигарету и жуя резинку.
— Привет, киска. А ты миленькая, надо же! Такая хорошая погода — давай пройдемся пешком? Дай мне твою сумку, я ее понесу.
— Мама велела мне сидеть дома, — тихо говорит Лили-Роуз.
— Да ну? Послушай, детка, тебе десять лет или два годика? Твоя мать могла бы уже отпустить тебя от своей юбки, правда? Не бойся, сладкая, я тебя не оставлю, буду тебя защищать, никто тебя не съест… Хотя ты была бы королевским кушаньем!
Говорит Лола и хохочет собственной шутке.
В этот вечер пятницы две девочки под ручку около часа идут по Тремонт и Коламбус до Гайд-сквера. Улицы полны жизни: мощные запахи, громкие голоса трещат на незнакомых языках, обрывки музыки вырываются из кафешек и машин. В толпе, запрудившей тротуары, Лили-Роуз видит мало людей со светлой кожей. С каждой секундой ее глаза все больше округляются.
Она высокая для своих десяти лет. Встречные мужчины оборачиваются на двух хорошеньких белых девчонок, провожают их взглядом. Каждый раз, когда мужчина задевает Лолу, нарочно ли, не нарочно, он, пользуясь случаем, шепчет ей что-то на ухо, и она хохочет.
Девочки! Девочки! Девочки! — обещают неоновые вывески на темных окнах баров улицы Тремонт. При мысли, что в силу простого факта — ты девочка, — можно получить хорошо оплачиваемую работу, которую ее мать сочла бы аморальной и которая вдобавок подвергнет ее опасности, у Лили-Роуз падает сердце. Она не знает, о какой опасности речь, но подозревает, что это имеет отношение к тому, что мистер Вэссен сделал с ней в церковном подвале.
Когда они добираются наконец до Гайд-парка, Лола впускает Лили-Роуз на первый этаж трехэтажного дома-развалюхи и знакомит ее со своими братьями Бобом и Стивом. Они красивы, мужественны и постарше: двадцатилетний Боб почти старый. Щетина у него растет так быстро, что ему приходится бриться дважды в день. Восемнадцатилетний Стив с волосами посветлее и щеками поглаже красив как бог: даже десятилетняя девочка это видит. Но мальчики слишком заняты: дуют пиво прямо из бутылки, копаются в моторе своей машины и испытывают ее на окрестных улицах; им не до хлипкой кузины, приехавшей из глухой дыры. Лили-Роуз понимает, что здесь, чтобы быть мужчиной, надо иметь машину с мощным двигателем.
В этом июле на город навалилась жара; в маленькой квартирке невыносимо душно. Каждый вечер после ужина — макароны или рис на пластиковых тарелках, — Лола тащит Лили-Роуз прогуляться по улицам квартала.
Две недели на Гайд-сквер она смотрит телевизор, играет с Лолой в карты, наблюдает за Бобом и Стивом, затаив дыхание. Это ее первое общение с людьми, которые живут одним днем, едят то, что есть, преклоняют голову, где придется, и болтают со всеми встречными. Люди без костяка, без планов и замыслов, прибиваемые к берегам случайными встречами и высшими силами, единственное постоянство которых — церковь по воскресеньям.
Лили-Роуз возвращается в Нью-Гэмпшир уже не совсем прежней.
С этого лета своих десяти лет она будет стараться соткать свою жизнь плотно, с местом на оси абсцисс, временем на оси ординат и постоянной занятостью, чтобы не выскользнуть между петлями и не скатиться в хаотичную жизнь, какой живут ее бостонские кузены.
Манхэттен, 1998
Ты его чувствуешь, Шейна, подспудное соперничество между Джоэлем и Лили-Роуз. Оно витает в воздухе, как запах канализации, слабый, но неотвязный. Ты начинаешь смутно понимать, откуда ветер дует: это связано с тем фактом, что Лили-Роуз не носила тебя во чреве и не рожала. Ты уже давно обнаружила, что для того, чтобы у нее сорвало резьбу, всего-то и нужно тебе уединиться с отцом. «Я не виновата, — думаешь ты, — что мой папа добрее мамы».
Школа Святой Хильды и Святого Хьюго — заведение экуменическое, но что с того: в кулуарах само собой разумеется, что все верят в Бога. Когда ты поступаешь в начальную школу после четырех лет в детском саду — отдали тебя рано, — оказывается, что утренняя служба в часовне обязательна. Джоэля это злит, но Лили-Роуз считает, что было бы ошибкой менять тебе школу сейчас: тебе нужно постоянство. И они советуют тебе в это время помечтать, подумать о чем-нибудь или даже украдкой почитать вволю.
Итак, ты тайная безбожница на службе, но это еще куда ни шло: с годами ты все больше страдаешь оттого, что ты единственная в школе не празднуешь ни Рождество, ни Рош а-Шана, ни Пасху, ни Йом Кипур. Наконец ты жалуешься на это Джоэлю и Лили-Роуз.
Почему атеисты
