Кожу там, где мастер оттиснула печать, чуть-чуть пощипывало.
Эльга осторожно притронулась к ней, поводила пальцем, ощущая выпуклость зеленого зубчатого листа. Слух наполнился шелестом.
Интересно, подумала Эльга, сколько времени нужно, чтобы стать грандалем? Или надо сделать что-то, чтобы все ахнули? Но какое такое всемогущество может составиться из летних, весенних, осенних листьев?
Ага, все ответы в моей голове… Что-то вот ни одного не видно. Может, мастер Унисса и сама не знает ответов?
Эльгу незаметно сморил сон, и она, прижимая сак к животу, обнаружила, что он, вспухая, становится все больше и больше, раздается в стороны и вверх и вот уже занимает собой всю комнату, принимаясь опасно трещать, а внутри него сердито шепчутся листья: «Эта девочка никуда не годится, она нас не чувствует, она не знает, где уместен папоротник и что обозначает ясень. Она вообще дурочка. Какой кошмар, не находите?»
Эльга хотела сказать им, что если они не заткнутся, то она непременно сделает из них плохой ученический портрет, но не успела. Сак неожиданно лопнул, плеснув девочке в лицо теплой лимонной водой.
– Я разве что-то говорила о сне?
Эльга, поморгав, увидела стоящую перед ней Униссу.
– Простите. Я заснула?
– Да, – ответила мастер, ставя кувшин на низкий столик. – Листья снились?
Эльга кивнула.
– Шептали, что я дурочка.
Унисса фыркнула.
– Знала бы ты, что они мне шепчут! Ладно, – она выглянула в окно, – похоже, наш Палампер уже собрался в дорогу. Значит, все мастера набрали учеников. Ну что, пойдем?
– Куда? Вы же хотели завтра…
Унисса вздохнула и небольно щелкнула Эльгу по мокрому лбу.
– Это в Дивий Камень завтра, а сейчас мы обновим твой сак. К этому вдобавок немного пройдемся, я хочу посмотреть, что здесь растет кроме сливы и яблони. Вытрись.
Она подала девочке полотенце.
– А как может стать грандалем мастер листьев? – спросила Эльга, кое-как осушив полотенцем лицо.
– Работая, – сказала Унисса, определяя свой сак за спину. – Работая и совершенствуясь. В какой-то момент придет понимание, что ты можешь все.
– Я вот как раз не понимаю, – сказала девочка.
– Собралась? – Унисса проверила, как держится Эльгин сак на лямке. – Я сама еще не понимаю, потому что не грандаль. Но стану – обязательно тебе расскажу.
– А я тоже могу стать грандалем?
Они вышли из комнаты и спустились по лестнице вниз.
– Знаешь, – сказала мастер, – все зависит от того, сколько листьев у тебя в голове.
– Листьев?
– Это такая поговорка. А уж что она означает, я думаю, ты сообразишь сама. Или мне и дальше называть тебя дурочкой?
– Как скажете, мастер.
– О, ты делаешь успехи, – насмешливо сказала Унисса.
Она переговорила с дядей Велькастом насчет обеда, а Эльга сердито думала, что обзываться – много ума не надо. Кожу под печатью на это ущипнуло, но совсем не больно.
Выйдя со двора, Унисса сразу свернула к рощице, зеленевшей за узкой луговой полосой. Кривая тропинка спустилась к перекинутым через ручей бревнам и, раздвоившись, побежала налево, охватывая Подонье, и направо, к полям и амбару при водяной мельнице. Но мастеру не понравилось ни то ни другое направление, и она, бросив Эльге: «Не отставай!» – принялась прокладывать дорогу в высокой луговой траве.
Она шла, прихватив подол платья, и казалось, что перед ней стебли расступаются, подаются в стороны, а затем мстительно сплетаются перед ученицей. Эльга выбивалась из сил, Унисса же, словно не замечая ее отчаянной борьбы со все увеличивающимся расстоянием, позволяла себе наклоняться и отщипывать редкие листки.
– Смотри, это горечавка, – сказала она, и узкая зеленая полоска на мгновение задержалась в пальцах, – хороша от болезней, в букете прибавляет здоровья…
– А почему в букете? – Эльга остановилась, переводя дыхание. – Наверное, вы хотели сказать «в портрете», мастер.
– Мастера всегда говорят «букет». Портрет – это, в общем, низкое слово. Среди своих его не произносят.
– А почему?
Унисса, стоя по пояс в кипрее и чужице, окруженная мелкими синими и белыми цветками, пожала плечами.
– Портрет – это уже сформированное, свершившееся проявление мастерства. А букет… Это как бы само действие… Поняла?
– Нет, мастер.
– Я почему-то и не сомневалась. Догоняй.
Гудели шмели. Трещали кузнечики. Солнце жарило землю и будто горячую ладошку держало над Эльгиной головой.
Девочка споткнулась и упала.
Слезы обожгли уголки глаз, покатились по щекам. Было ужасно обидно, что ею командуют, как вещью. А она устала. И хочет домой. Сильно-сильно хочет домой.
– Что ты копаешься?
Унисса нависла над Эльгой.
Приминая кипрей, та повернулась к мастеру спиной и сжалась в комок.
– Я не хочу больше! – всхлипывая, сказала Эльга. – Вы злая! А я не хочу быть как вы! Это глупое мастерство…
Она зарыдала. Унисса опустилась рядом.
– Посуди сама, – мягко произнесла она, – ты – домашняя девочка, и если я буду ждать, когда в тебе прибавится ума, чтобы меня слушаться и понимать мастерство, время источит меня в худую щепку, которую и в букет не взять, только выкинуть.
– Но почему все так? – сквозь слезы произнесла Эльга.
– Потому что это жизнь, – сказала Унисса. – Она не всегда весела и справедлива и очень часто тяжела.
– А я не хочу!
– Кто ж этого хочет?
Девочка подняла голову.
– Вы!
– И еще обижаешься на дурочку, – улыбнулась мастер.
– Просто…
Эльга посмотрела в глаза Униссе и уткнулась в пахнущее листьями платье, хотя, наверное, мгновение назад ни за что бы этого не сделала.
– Просто мне пло-охо!
Лицо ее утонуло в складках ткани, в тепле чужого тела. Мастер, помедлив, огладила вздрагивающее Эльгино плечо.
– Это не дело.
– Де-ело…
– У нас есть работа, – сказала Унисса. – Станешь грандалем, реви сколько угодно. А пока нет времени. Ладно?
Эльга, судорожно выдохнув, кивнула.
– Ладно.
Утирая глаза, она поднялась на ноги.
– Собирай все, что тебе кажется интересным, – сказала мастер. – Это часть мастерства. Нужные травинки и листья должны сами идти в руку. Пошли.
Они миновали луг.
Унисса рассказывала про дрок, чужицу, лен и синие глазки, что с чем сочетается, что не сочетается, что чувство букета должно возникать на кончиках пальцев, это чувство придет изнутри, само, и что мастер Крисп под старость составлял букеты, пробуя листья на вкус.
