последний день, а возможно, взвесить и всю прошлую жизнь, все события последних лет, которые как-то незаметно вовлекли его в свой круговорот, а в конечном итоге привели вот сюда, в тюремную камеру. Скоро — суд, и неизвестно, чем он закончится. Во всяком случае, как и большинство его товарищей, от защитника он отказался, наивно полагая, что правое дело не нуждается в защите.
Как ни странно, он испытывал даже некоторое удовлетворение от того, что его арестовали вместе с другими тридцатью восемью делегатами Омской партийной конференции. Он имел возможность уйти. Его даже понуждали уйти, так как он был докладчиком, а не рядовым участником, — и все улики против него. Среди арестованных оказались три девушки. Они стояли с поднятыми руками, загораживая Валериана от полицейских. Громко возмущалась похожая на цыганку Люба Яцина, посылая проклятья на голову пристава и отталкивая его к двери. А Куйбышев, вместо того чтобы выпрыгнуть в окно, рвал партийные документы. Полицейские никак не могли к нему пробраться.
Кто их предал?.. Были приняты все меры предосторожности: на конференцию послали самых надежных, проверенных; мандатов не выдавали; никто, кроме организаторов, не знал, в каком месте будет проходить конференция. И все-таки их предали. Полицейским заранее все стало известно. В преднамеренное предательство всегда как-то не верится. Но облава не могла быть делом случая: к дому, где они собрались, был подтянут большой отряд казаков. Предусмотрено, рассчитано...
Есть особая порода людей — предатели. Они живут тем, что предают, прикидываясь единомышленниками, влезают вам в душу, изображают из себя фанатиков дела, стараются возглавить это дело, чтобы обезглавить его. Они хорошие психологи, и их расчет бывает точным, так как они имеют дело с людьми благородными, убежденными, ищущими союзников и, как правило, по-детски доверчивыми.
Одного такого предателя Валерий знал в лицо: Симонов, он же Гутовский. Симонову удалось ни много ни мало как развалить Сибирский социал-демократический союз, в руководство которого он пробрался обманным путем. Он выдал себя за большевика, сколотил в Томске группу своих сторонников, и эта группа деятельно работала по ликвидации союза. Когда Ленин послал Сибирскому социал-демократическому союзу письмо, разоблачающее Гутовского и его единомышленника Балалайкина — Троцкого, сторонники Гутовского перехватили письмо и уничтожили его. Гутовский оставался в руководстве союзом, пока не развалил его окончательно.
Валериан помнил Гутовского. Представительный, рослый, живой, он умел располагать к себе. У него была привычка встряхивать головой, ласково улыбаться, быть внешне приветливым, дружелюбным, свойским. Но если приглядеться к нему, то замечаешь: лицо у Гутовского словно бы тряпичное, а в глазах холодное равнодушие. Но он умел себя подать этаким вождем пролетарских масс, и многие подпали под его влияние, а в своем узком кругу Гутовский всячески глумился над большевиками, называя их насмешливо, с легкой руки Плеханова, «советниками Ивановыми».
С одним из людей Гутовского-Симонова, меньшевиком Слонимцевым, Валериану пришлось схлестнуться еще до городской конференции. Степенный, лобастый Слонимцев, накручивая бородку на пальцы, спокойно и уверенно развивал ту мысль, что-де с разгоном 2‑й Государственной думы и арестом членов думской социал-демократической фракции революция окончательно потерпела поражение. Теперь нужно собрать съезд представителей различных рабочих организаций — «рабочий съезд» — и основать «широкую рабочую партию», в которую должны войти помимо социал-демократов и эсеры и анархисты. И что вообще по примеру немецких социал-демократов пора переходить на легальное положение, уступив правительству и царю, узаконить себя. Рабочая партия должна быть открытой!
Года три тому назад Валериана, пожалуй, могли бы смутить аргументы этого эрудированного господина. Тогда он учился в кадетском корпусе и мало разбирался во всякого рода течениях в рабочем движении. Мелкобуржуазные партии тоже именовали себя революционными. Тот же меньшевик Слонимцев пытался доказать, что можно быть подлинным революционером, не будучи приверженцем учения Маркса, и что идея гегемонии пролетариата в буржуазно-демократической революции, которую выдвигает Лепин, не оправдала себя: революция потерпела поражение.
О Ленине Валериан слышал часто, но для себя открыл его как-то внезапно, прочитав «Что делать?». Да, да, из всех ленинских работ, какие удалось прочитать, он выделил именно эту, почувствовал: именно в ней заложено что-то главное, определяющее, основное.
Пальцы его дрожали, когда он закрыл книгу. Он испытывал своего рода умственное опьянение, своеобразное потрясение. Наконец-то ясно и четко сказано, где искать ключ к победе, что нужно делать Куйбышеву и тысячам других таких, как он: создавать, строить партию! Он с таким же упоением прочитал статьи Ленина: «К деревенской бедноте», «Шаг вперед, два шага назад», «Две тактики социал-демократии в демократической революции». Эти работы углубляли учение о партии, дополняли его.
Раньше Куйбышеву доводилось слышать о разных партиях, но он как-то не придавал им значения; они представлялись ему чем-то вроде масонских лож или же английских клубов. Он просто не понимал, для чего они нужны. Казалось, можно обойтись и без них. Была в известных ему партиях некая необязательность: вроде бы разделились люди на группки и ведут перебранку между собой.
Но сейчас слово «партия» зазвучало для него по-иному.
Партия... Он вдруг понял, что без партии прямо-таки не возможна сколько-нибудь серьезная борьба. Партии воюют между собой за руководство основной массой людей. За влияние. Партии — это штабы различных сил. Им нужны солдаты, «горючий материал» в политике. И не правительства решают судьбы того или иного государства, а партии: какой из них удастся повести за собой большинство, та и окажется победительницей.
Все это было для него величайшим открытием. Царь, династия — лишь игрушки в руках определенных партий, которым выгодно сохранять самодержавие; для того-то они и разъединяют рабочих, вносят дезорганизацию в их ряды, нанимают предателей, провокаторов...
В Германии, например, издавна существует партия, называющая себя социал-демократической, вожди правого крыла которой только и озабочены тем, чтобы «братец юнкер нежно обнимал братца пролетария». И всему этому есть имя: ревизионизм, реформизм или оппортунизм. Оппортунизм в рабочем движении теперь сделался своеобразной профессией: присосавшись к рабочему классу, оппортунисты всячески предают его, обрекают на бездеятельность, убаюкивая песенками о том, что якобы можно без социалистической революции и диктатуры пролетариата покончить с эксплуатацией. Гнусная короста на теле пролетариев, выхоленные, с манишками и белоснежными манжетами, — так представлялись Куйбышеву оппортунисты, всякие там каутские, бернштейны, гассельманы — имя им легион. Они окопались в рабочих партиях всех стран, но они, оберегая власть имущих и преданно прислуживая им, находятся в едином заговоре против пролетариата, они — авгуры. «Мы будем бороться за вас, мы лучше понимаем, что вам нужно, — говорят они рабочим. — А вы должны терпеливо ждать и не ввязываться в это кровавое дело — борьбу за
