что ее не было с ним раньше. А что было раньше? Коди начинал забывать, мерзли его ноги, его руки, мысли превратились в холодный пар и выпали снежинками. Ни одна машина не проехала мимо него по дороге, никто не стал свидетелем его драмы, только одна пролетающая птица.
Он увидел заглушенный трактор в поле, затем потянулись ряды ангаров, сверкнули окошками одиноко стоящие домики, загудели трансформаторные будки. А по телефонным проводам мимо струился озабоченный голос тети Марты, которая обзванивала соседок и школьный совет, искала своего ангела, но никто не мог ей помочь.
Она встретила его на съезде к пабу, и прежде чем он увидел её, до него донесся её крик, а потом подбежала и она сама, подхватила на руки. Он почувствовал, как ее теплые слезы падают ему на лицо и краешком уха услышал тихий ворчливый голос дяди Бо: “Черт, я уж надеялся, что он замерз насмерть”. После этого Коди почувствовал, как снова покрывается трещинами корка на его сердце и закрыл усталые глаза.
Рождественские каникулы он провел в постели с перебинтованными ногами. Мизинцы пришлось удалить. Сколько его ни спрашивала тетя Марта, он молчал о том, что произошло. Возмущенная до глубины души, она, напившись в праздничную ночь, разбила окно школы недопитой бутылкой и кричала ругательства в адрес директора. Поправляя растрепавшиеся локоны, она плевала на дорогу и повторяла: “Вы больше не получите мое золотко, ни одной монетки! Ни одной монетки, ублюдки!”
После этого Коди уже не ходил в школу, его обучала на дому тетя Марта, но учитель из нее был никудышный, и аттестат об окончании восьми классов ему выдали из жалости и остатков уважения к Марте, понимая, что едва ли он ему пригодится.
Так или иначе, весенним днем, два года спустя, тетя Марта вбежала по ступенькам в его комнату, тряся конвертом. Коди смотрел, как она пританцовывает, она затянула его водоворот веселого топанья, и он неуклюже подпрыгивал рядом с ней.
– Угадай, угадай, малыш, что в конверте?!
– Тетя Марта, я не знаю, я не знаю…
– Мы идем на школьный бал, и тебе вручат аттестат!
Коди остановился, и Марта запнулась за него.
– Давай, мы давно никуда не выбирались семьей! Будет весело! Я горжусь тобой, Коди! Ты смог получить аттестат! Кто знает, может наш малыш уедет в колледж? – и она подмигнула ему, взъерошив челку.
Она убежала, хлопоча над Джеем и их костюмами.
Коди сидел на полу. До этого он расставлял игрушечных лошадок в ряд, теперь его табун превратился в месиво белых и коричневых грив, все лошадки разбежались из-под его рук, и он плакал.
* * *
Они выдвинулись пораньше, чтобы успеть сфотографироваться у нарядно украшенной арки, установленной для выпускников. Школа была вся освещена гирляндами, одноклассники шумели, наливая пунш у столов. Коди мутило, он не узнавал ни лиц, ни места, все было вырвано из его памяти немилосердным механизмом инстинкта самосохранения. Освободившись из рук Марты, он автоматически побрел по сумрачному коридору к фонтанчику для питья. Вслед ему шумела музыка и голоса гордых родителей, оккупировавших микрофон.
У фонтанчика стояли две тени, они мелькнули, хихикнули, и слились с общей коридорной тьмой. Свет в соседнем классе мигнул и погас.
Прикоснувшись к фонтанчику, к его гладкой антибактериальной поверхности, Коди прошептал “аллилуйя”, и наклонился к воде. Он глотнул воду и почувствовал спиной, что кто-то стоит совсем рядом. Он махнул рукой, но зачерпнул только прохладный воздух. Вода стекала у него с подбородка и капала на парадный пиджак. Он услышал голоса в классе напротив, один показался ему до боли знаком.
– Я знаю, ты выдал меня. А вспомни-ка, что я тебе говорил, если ты меня выдашь?
– Я никому не сказал, клянусь!
– Что я тебе говорил?!
Что-то зашуршало в темноте, закапало, упало с глухим стуком. Послышались чьи-то шаги, и Коди, широко раскрыв глаза и выставив руки, побежал прочь, в темноту.
Коридоры извивались, словно змеи, то сужаясь, то расширяясь, сердце билось в горле, и Коди остановился, схватившись за ребра. Кабинеты превратились в больничные палаты, на окнах появились решетки, в дверях появились лица, больше похожие на звериные морды… Он пошатнулся, почувствовал рукой шершавую поверхность окрашенного бетона, но не мог сказать, какой это цвет. Он тяжело осел у стены. Линолеум поблескивал в сумраке, и он услышал тихий хруст шагов, точно по сухой кукурузе. В голове пронеслась праздная мысль “почему они поменяли плитку на линолеум…”
Он услышал в темноте легкий смешок, и мысль улетела.
– Аллилуйя, говоришь?
Коди показалось, что его легкие наполнены иголками, так тяжело давался каждый вдох. Он вышел к нему из тени, как призрак, прикоснувшись к его плечу и давая руку, чтобы Коди поднялся.
– Надо же, как ты подрос, малыш…
Коди щурил глаза, пытаясь рассмотреть незнакомца, но черты лица плыли у него перед глазами, смешивались. В дверях перед ним стоял ужасный урод, высокий и дистрофичный, весь рот вывернут наружу, рука цепляется за его плечо, пока белесые выпученные глаза смеются и смотрят на него. Подавив крик, Коди чувствует, как согреваются его трепещущие колени.
– Джо, Джо… – нараспев произнес Коди.
– Скучал, золотко?
– Откуда я тебя помню, Джо?
– Ты меня не помнишь, я приехал издалека. Я собрал вещи в пакет, и приехал в твой город. Меня долго не было.
– Что тебе надо?
– Ничего мне не надо, только посмотреть на тебя. Ты так вырос, совсем большой мальчик. Еще не стал мужчиной, но я тебе помогу, сегодня.
Расстояние между ними медленно уменьшалось, Коди чувствовал жаркое дыхание на своем лице. Чудовище нависло над ним, но сейчас ему уже не было так страшно. Говорить с ними – словно вслушиваться в шум моря, беспокойный и вечный. Он повлек его вниз по коридору, по стенам поползли трубы, провода и кабельные коробки, стена, по которой Коди вел рукой, стала влажной, словно они спускались под землю. Вниз и вниз.
Он пропустил ступеньку, и чудовище подхватило его под локоть.
– Разве мы не должны идти на праздник? Джо, ты ведешь меня не туда…
– Настоящий праздник будет чуть позже, а пока – подарок для тебя.
– Мне не дарят подарков.
– Разве это справедливо? Ты сам так щедро одариваешь город, при этом не получая ничего взамен? М-м, золотко, разве это справедливо?
– Я…я не знаю…
Они вышли к бетонной площадке, тускло освещенной датчиками охранной сигнализации, также сбоку горела небольшая лампочка за зеленоватым матовым стеклом. Посередине стоял стул, на нем висела куртка, на сиденье стояла пара ботинок.
Чудовище засуетилось, разбросало свои
