ответила я. — Ты картошку окучиваешь?
— Что? — удивилась Анника.
— Вижу, не окучиваешь. Ну, да ладно, я научу. И помогу. И соберешь ты больше всех. Пошли?
— А тайна, тайна-то! — всплеснула руками Анника. — Я ведь не показала!
— Что? — удивилась теперь я. — И показать есть что?
— Ну, разумеется, — Анника от удовольствия покраснела. — Идем?
У дома росла старая липа. Кто-то когда-то согнул ее, или надломил, и она, кривая, склонялась до самой земли.
За ветвями этой липы виднелась изгородь, отгораживающая дворик домика Анники от всего мира.
Но девочка, словно мышонок, юркнула под тяжелый кривой ствол. И я последовала за ней.
Пробравшись по зеленому липовому туннелю, мы очутились на крохотном пятачке земли, и Анника гордо обвела свои владения рукой.
— Вот! — произнесла она.
Я только руками всплеснула.
Ограда, разделяющая двор и этот закуток, была бутафорская.
— Я сама ее сплела из гибких ивовых ветвей, — пояснила Анника. — Дом-то такой старый, что никто и не помнит, какого размера тут двор. А зимой тут так много снега, что и не видно, что там есть еще пространство…
Сразу за липой был маленький райский уголок.
Красивый камешек, высокий, обточенный водой до идеальной гладкости, и поросший мягким ярким мхом. Из его вершины бил родник.
Вода стекала в крохотный круглый пруд, по берегу обложенный круглыми камешками.
Тут же росли семь картофельных кустов, ухоженные, с сочными плетями ботвы.
— Я зимой не ела, — призналась Анника. — Сэкономила семь клубней, чтоб посадить для себя. Смотрю ка картошку, есть хочу — невозможно! А как вспомню про свой огород, то есть не так уж и хочется…
И самое главное сокровище в этом душистом липовом раю была роза.
Один куст рос на самом солнечном месте и набирал цвет.
— О, какая необычная, — удивилась я.
Розовый бутон был не алый и не желтый, а нежно-кремовый, как глубоководная перламутровая раковина.
— Герцогская роза, — гордо произнесла Анника. — Я нашла цветок, он уже немного подгнил. Срезала увядший бутон, посадила стебель… вот, вырос. Я хочу розы развести, а потом цветы продавать. Они ведь редкие. И самые дорогие. Я долго голову ломала, как я на базар-то их понесу. Мне же на огороде надо быть. А теперь есть ты. Ты же не в рабстве у Ферро. Ты можешь идти куда хочешь, и когда захочешь!
— Да, — тихо сказала я, разглядывая чудо-цветок. — Есть я…
— А в пруду можно купать гусят, — продолжила Анника.
— Нет, не сейчас. Сейчас они слишком маленькие. Попозже, когда перьями обрастут.
— Ну, ладно. А вон, у стены дома, растет мокрец. Я такая неряха, вечно у меня сорняки…
— Нет-нет-нет! — запротестовала я. — У тебя здесь… Чудесно.
— Ну, давай сюда гусят принесем!
* * *
Все-таки Олег Петрович был отвратительным человеком. А курицей он был еще хуже.
Проснулся он позже всех.
Гусята уже наелись и бегали по домику, всюду совали свои любопытные клювы.
Олег же Петрович был голоден.
И это чувство вытеснило все иные мысли и переживания из его куриного мозга.
— Еда-а-а! — проорал он не своим голосом, сорвавшись из корзинки.
— Еда, еда, еда!
Когда мы вошли в домик, он с истеричными воплями носился по дому. Клевал то тут, то там.
Доклевал у гусят пшено, оставшееся с завтрака.
Взобрался на стол и торопливо рвал клювом кусок хлеба.
Мой кусок хлеба!
— А ну, кыш! — вскричала Анника, когда Олег Петрович присел и сделал на столе неряшливое зеленоватое пятно. Я была в шоке от его манер. — Ты посмотри, какая противная курица! Кыш, кому говорю! Кыш, Петрович!
— Что вы себе позволяете, — противным высокомерным голосом процедил Олег Петрович, грациозно отходя от наделанной им кучи. Почему-то я ожидала противного: «Что вы себе позволяете, Поттер». — Что за панибратское обращение! Я ученый, я доктор наук, между прочим!
Но Анника не оценила его ученые степени.
Она как следует треснула его по затылку, и несчастный птице-ученый слетел с воплем со стола.
— Ты курица, — уничтожающе проговорила я, пока тот квохтал и дергал шей, покрытой редкими перьями. — И ничего больше! Так что веди себя соответственно, но прилично!
— Пошел на огород, Петрович! — прокричала Анника. — Червяков жрать! Как раз овощи гусеницы одолели!
— Каких еще червяков, — надменно процедил Петрович, кося на нас оранжевым глазом. — Какая мерзость, червяки… Вы же не думаете, что меня можно кормить, как обычную курицу?!
— Думаем, думаем, — ядовито ответила я.
— Я человек! — проорала курица. — И требую к себе человеческого отношения!
— Ах, так?! Человек, значит?
— Человек!
— Так извольте отрабатывать свой хлеб! — я помахала над головой Петровича исклеванной горбушкой хлеба. Тот с истеричными куриными криками подпрыгнул, но не допрыгнул до нее. — Назначаю вас шефом над гусями, Олег Петрович! Отвечаете за них головой!
— Какая гадость, — процедил он высокомерно, дергая головой и косясь на гусят. — И не подумаю. Это слишком унизительно…
— Не желаете исполнять наши задания? Не будете на нас работать? Можете встать на местную биржу труда, — съязвила я. — Но вам предложат всего две вакансии, суп и пирог.
— Можно еще жаркое, — подсказала Анника.
— Какой еще пирог, не смейте даже трогать меня!
— Так что если хотите есть и не желаете стать бульоном, руки в ноги — то есть, крылья в ноги, — и пасти гусят на огороде!
— Да что там есть-то?! — возмутился Петрович.
— Сорняки, — подсказала я.
— Червяки, — отозвалась Анника. — Обычно я набираю полведра личинок. Вам должно хватить.
И она раскрыла двери и поддала Петровичу пинка, несмотря на его горестные крики.
Гусята радостной ватагой помчались за ним, смешно перевалившись через порог.
— Ну, а мы с тобой сейчас пойдем и окучим картошку, — сказала я Аннике.
— Да зачем?!
— Затем, чтоб было больше клубней! — ответила я. — Новая технология выращивания картофеля! К осени у тебя будет самый большой урожай!
* * *
Глава 8
Анника должна была срезать с грядок зеленый лук, укроп, базилик, какие-то еще пряные травы.
Все это нужно было разделить на порции — по числу веточек, перышек, — обвязать каждую порцию бечевкой и отнести распределительнице.
Она передавала травы и овощи на продажу и выписывала штрафы, если что-то было небрежно и неправильно сделано.
Поэтому к этой работе меня Анника не допустила.
Пока она управлялась со своей работой, я решила окучить ее картошку.
От вчерашнего удара голова все еще болела и немного кружилась.
Синяк был на пол-лица — так Анника сказала. Зеркала, чтоб это проверить, не было.
Работать в таком состоянии было не очень-то удобно, но что поделать.
В холодном родничке Аннике, там, за старой липой, я как следует умылась.
Промыла рану на
