масса хрестоматийных образцов. И тем не менее Фраерман описал буран, разгулявшийся в Приамурье так, что его физически чувствуешь.
«Гудящая мгла разрывала снежную землю. Ветер был пронзителен, невыносим. У солдат из носу шла кровь, словно их поднимали на страшную высоту... Но ветер! Он шел навстречу, упираясь в грудь, зажимая нос, вдавливая глаза внутрь. Чтобы вздохнуть, надо было отвернуться... Звенел снег, ударяясь о пряжки амуниции и дула винтовок. Мертвели губы, леденели слезы, их приходилось отрывать вместе с ресницами... Ветер вгонял крик обратно в легкие, вызывая тошноту...»
Все это написано просто, без использования изысканных эпитетов, без единой метафоры, обыкновенными словами, а впечатление производит сильнейшее, запоминается надолго.
В повести очень много действующих лиц, она необыкновенно многолика. На каких-нибудь шести авторских листах описаны русские, украинцы, гиляки, китайцы, гольды, японцы, тунгусы... И каждый портрет выписан с такой четкостью, будто вырезан из дерева, а не соткан из слов, каждый на свой манер, со своим особым складом.
Партизаны Макаров и Кумалда, гольд Ходзен, красавица Тамха, злой Митька, старый шаман Най, японец Симото — все они настолько четко обрисованы, что каждый стоит перед глазами, запоминается своим внешним обликом, манерой держаться, говорить, характером. И на всем этом разноликом фоне ярче всех выписан, конечно, главный герой — Васька-гиляк. Ему уделено главное внимание, он с первой строки повести живет, действует, растет, развертывается во всю ширь своей вроде бы и несложной, но необыкновенно цельной, в чем-то чуточку загадочной и при всем этом чрезвычайно своеобычной натуры.
Повесть о бедном гиляке, становящемся борцом и деятелем, будто солнечными лучами пронизана и согрета любовью к людям труда, к представителям различных национальностей. Это поистине одно из самых интернациональных произведений в нашей литературе, так сильно прославившей братство людей всей земли. Писатель с большой любовью выписал образ главного героя и его народ. С каким неподдельным восторгом он описывает тунгусов, восхищаясь их честностью, добротой, смелостью. Как он восторгается гольдом Ходзеном, как мягко описывает Лутузу. Даже для простого японского солдата, по прозвищу «фабричная труба», человека рабочего, пришедшего воевать на чужую землю не по своей воле, найдены теплые слова. И то, что жестокий офицер посылает бесправного солдата на верную гибель, вызывает протест против действий одного и неподдельное сочувствие к другому. А как писатель любуется партизанами, могучими русскими людьми? Они сильны, мужественны, могучи сложением, добры сердцем, чем-то смахивают в его изображении на добродушных богатырей.
Любовь эта к людям глубокая, она коренится в том восторженном отношении, какое вызывает в сердце писателя трудовая удаль, рабочая сметка, сноровистость мастеровых людей. Герои повести — это умельцы, мастера, знатоки своего дела. С тонким знанием и самым добрым чувством повествуется о том, как они охотятся, разделывают рыбу, валят деревья, роют засольные ямы, пилят и плотничают... Писатель любуется делами рук человеческих. Не раз он с восторгом опишет гиляцкую нарту, прозванную за необыкновенную легкость «здравствуй и прощай», сработанную без единого гвоздика, прихваченную только ремнями и деревянными клиньями, но на редкость прочную и такую невесомую, что ее одной рукой может поднять мальчик.
И вся повесть мне представляется вот такой же ладно сработанной, легкой и прочной настолько, что ей и сносу не будет на долгом еще пути.
Повесть «Васька-гиляк» вобрала в себя часть того, что было накоплено личным опытом еще до того, как писатель стал комиссаром партизанского отряда, и даже до того, когда он редактировал партизанскую газету «Красный ключ». А между тем все, что было после этого, в особенности во время полугодового похода, дало так много интересного и важного, о чем непременно нужно было рассказать людям. К. Г. Паустовский назвал Фраермана «певцом Дальнего Востока». И это верно. Начав рассказывать об этом удивительном крае, о том, что там пережил и увидел, он не мог выговориться до конца. И у меня создается впечатление, что, проживи писатель дольше, он еще написал бы не одну книгу о Дальнем Востоке. Запас его впечатлений, душевной любви и благодарной памяти далеко не был исчерпан.
После завершения работы над повестью «Васька-гиляк» писатель не мучился над вопросом, чему посвятить следующую книгу. Ясно было, что надо продолжать рассказывать о том, что пережито и видено в пору боевой молодости на Дальнем Востоке. Не позволив себе сколько-нибудь длительной паузы, писатель садится за повесть о четырнадцатилетней тунгусской девушке Никичен и ее шестнадцатилетнем женихе Олешеке. Сначала судьба этих юных героев кажется беспросветной, но революция и рожденная ею новая жизнь сделают их в конце концов счастливыми. Новая повесть называется «Никичен». Однако она значительно шире судьбы юной героини. Это чистое по звучанию произведение отличается глубоким социальным содержанием.
Если в «Ваське-гиляке» описываемые события концентрировались вокруг главного героя, то новая повесть построена по иному принципу. Не упуская слишком далеко из виду главных героев, автор вводит в поле нашего зрения все новых людей и новые события, расширяя круг за кругом повествование. При этом повесть не утрачивает композиционной стройности, она крепко сколочена, емко и сжато написана. В повесть о юной Никичен привнесен и автобиографический элемент. В комиссаре партизанского отряда Небываеве легко угадывается сам автор.
Кругозор комиссара Небываева несравним с кругозором Васьки. Этим в значительной мере и объясняется иной ракурс в изображении положенных в основу повести событий и иной принцип их отбора. Разумеется, для повести строго выбрано лишь самое необходимое из того, что было во время полугодового похода из Керби в Якутию, а что-то и домыслено. И мы еще раз получаем возможность теперь уже не в строго документальном воспоминании, а в художественном преломлении проследить перипетии трудного похода, ближе разглядеть его участников. По-читательски нельзя не быть благодарным автору за то, что он с такой непосредственностью донес до нас романтику теперь уже далекой эпохи, сам дух неповторимого времени, к которому никогда не ослабнет живой человеческий интерес.
Славное и далекое время оживает в этой повести не только в воскрешенных художником событиях и судьбах людей, оно с пронзительностью заявляет о себе в точных деталях, метких штрихах, в бережно сохраненных предметах. В повести процитирован всего лишь один документ, но как сильно в тексте его запечатлен дух времени, высокая романтика и суровая правда эпохи.
«Комиссар Небываев знал свой мандат наизусть. Он был написан пышным языком:
«Идти к тунгусам. Учредить Советы. Вести революционный суд и расправу над врагами рабочего класса. Оказывать всяческое сопротивление японцам. И если справа и слева и кругом будут враги, то держаться до оказания
