поселок и вышли на пристань.
– Может быть, ты хочешь поспать? – спросил Владимир, глядя на нее восторженно искрящимися глазами.
– Да, немного, – сказала комсомолка и уснула на деревянной убогой лавке. Владимир взял ее паспорт и аккуратно вырвал страницу со штампом.
В 5 часов на горизонте показалась баржа, заслоняя черным дымом солнце и великую реку. Владимир легко потряс комсомолку за плечо: «Пора, моя дорогая. Вот и баржа». Он очень нежно поцеловал ее; она, счастливая, села на баржу и долго махала ему платком. Потом комсомолка вздохнула и подумала: «Какой красивый был день, но меня ждут великие дела на Среднесибирской железнодорожной магистрали, и мое имя впишут в золотую летопись строителей коммунизма».
1967 год, Ханты-Мансийск
Из раннего детства Секлетея помнила маленькую комнату с обмазанной глиной печью и мутное окно, в которое редко проникал свет. Рядом с печкой стояла ее кроватка, с другой стороны – отцовский диван, а напротив – сколоченный из досок стол с небольшим шкафом, в котором хранились продукты и нехитрая кухонная утварь. Самыми диковинными были плетеное кресло, сундук и старинная резная этажерка, которая вся была уставлена научными и художественными книгами. Вечером при свете керосиновой лампы этажерка напоминала двух лебедей, хлопающих большими белыми крыльями, а сундук – крошечный утес посреди моря.
Секлетея ждала вечера и представляла, как лебеди долетели до утеса и стали прекрасными принцами. Она засыпала под треск горящих в печи дров, но к утру печь остывала и в комнате становилось холодно и темно. Секлетея не любила утро еще и потому, что отец уходил на работу и на какое-то время она оставалась одна. Потом приходила хантыйка Эви, которая служила в отцовской больнице нянечкой. Она растапливала печь, готовила завтрак, одевала Секлетею в меховой мешок из оленьей шкуры, сажала на санки, и они ехали к роднику за водой. Когда в морозные дни родник замерзал, Секлетея сидела в мешке на санях, а Эви собирала в ведро пушистый и сухой снег, который они потом топили на раскаленной печке. Темнело быстро, Секлетея доедала оставшуюся от завтрака кашу и начинала ждать отца. Между тем Эви готовила обед и купала Секлетею в алюминиевом корыте.
Когда отец возвращался, Эви уходила. Отец сам накрывал на стол: стелил белую скатерть, ставил тарелки и приборы и зажигал керосиновый фонарь «летучая мышь». А после обеда наступало любимое время Секлетеи, потому что отец читал ей сказки про королей и принцев, про диких лебедей и гадкого утенка, про стойкого оловянного солдатика, про царя Салтана и золотую рыбку. Особенно ей нравились сказки в стихах, которые она быстро выучила наизусть. У нее почти не было игрушек: из кедровых шишек отец смастерил ей куклу и медведя, а жена местного охотника подарила ей маленького зайчика из остатков настоящей заячьей шкурки. Она ставила фигурки на печку и представляла, как они все приехали на бал. Как можно было приехать на бал без платья, она не понимала, потому что в ее книгах картинок не было, и она думала, что балы проводятся на поляне среди высоких кедров.
Секлетея очень любила отца. Сначала она не знала, что кроме отца должна быть и мать. Потом она думала, что ее мать – это Эви. Она укладывала ее спать, когда отец задерживался у больного, и Секлетея постепенно привыкла и привязалась к ней. Перед сном Эви пела ей песни на хантыйском языке, и она стала понимать немного по-хантыйски. Особенно ей нравились песни про священную весну, про трех оленей и про пин юган – священное солнце.
Снег на короткое время таял, вырастали разноцветные лишайники – наступало благодатное время, когда днем и ночью светило холодное северное солнце. В такие дни вечером этажерка становилась балконом замка, а сундук – волшебной дверью в сказочную страну. По выходным отец вставал рано и уходил в тайгу собирать травы, грибы и ягоды. Иногда он брал ее с собой, сажал на плечи или привязывал к себе куском материи. Потом они вместе перебирали добычу, сушили грибы и травы, а из ягод Эви варила ароматное варенье. Секлетея была очень счастлива: она считала себя лесной принцессой, отца – таежным королем, а Эви – придворной дамой.
Однажды она спросила отца:
– А где моя мама?
Он улыбнулся и ответил:
– Дорогая Секлетея, ты – лесная принцесса, а твоя мама – лесная королева, она очень занята, ведь она отвечает за все деревья в нашем лесу. Твоя мама защищает тебя, Эви и всех жителей поселка от лесных разбойников. Она придет к нам на Рождество в самую длинную ночь в году.
И Секлетея ждала Рождества, старалась не уснуть, а когда проснулась утром, отец сказал:
– Мама приходила, но ты уже уснула. Она оставила тебе подарок, – и протянул ей фарфоровую куклу с длинными белыми косами в клетчатом платье и оранжевой шляпе.
Секлетея была счастлива, ведь ее мама – королева леса – подарила ей самую красивую куклу в мире. Куклу назвали Наташей, а Эви сшила ей целое приданое – праздничный хантыйский кафтан и меховую пелерину.
Однажды вечером отец посадил Секлетею на колени и сказал: «Я уеду ненадолго, но взять тебя с собой не могу. Ты останешься с Эви». Когда утром она проснулась, отца уже не было, и это было ее первым детским горем. Эви как могла развлекала ее: старалась вкусно накормить и пела песни, но Секлетея грустила, а вечером отворачивалась к стене и слезы душили ее. Она не хотела обижать Эви и старалась не плакать при ней. И, чтобы как-то утешить ее, Эви принесла из больницы маленького пушистого котенка, и они вместе назвали его Барсиком. Котенок быстро подрастал, и Секлетея с ним не расставалась: они вместе спали и ели из одной тарелки, а когда вечером Эви пела, Барсик мурлыкал и грациозно кувыркался.
Отец вернулся с подарками: он привез Секлетее два новых платья – повседневное и выходное, маленькие коричневые туфельки и сумочку. А вечером он сказал:
– Мы скоро поедем на корабле, а потом на поезде и приедем в большой город, где у тебя будет много друзей. Мы будем жить во дворце с электрическими фонарями, и наша комната будет высоко над землей. Там ты пойдешь в школу вместе с другими мальчиками и девочками.
– А как же моя мама? Она узнает, что мы уехали на поезде?
– Твоя мама – лесная королева, она не может жить в городе. Но она мечтает о том, чтобы ты училась и жила в городе, где мы
