быстро и надолго завоевывал себе друзей и так же быстро и надолго привязывался к ним сам. Одиночества он не терпел. Искреннюю дружбу мужскую ценил превыше всего!
Была первая наша общая рыбацкая уха. Было шумное и веселое застолье.
Под вечер Прилежаевы и Бузины уехали. Сережа с Виолеттой Степановной остались.
Утром следующего дня все было словно по заказу: туман над озером, тихая вода и бешеная пляска поплавков, закинутых с лодки в сторону травы. У Сережи — трехколенное бамбуковое удилище, на нашем озере такие, пожалуй, и не нужны, рыба берет и возле самой лодки… Но это, в основном, окуни и сорожки. А ему хочется поймать леща или подлещика хотя бы. Он таскает окуней на короткое удилище, а на длинное все поглядывает, все поправляет его… И, наконец, упрямство его вознаграждено: на «трехколенное» он выуживает хорошего подлещика, а через некоторое время и другого… Ликует, но сдержанно, солидно — дескать, не впервой! — а сквозь эту солидность явственно проглядывает мальчишеский задор Гуньки Шарова, которого я знал в школьные годы.
Два дня и две ночи прожили они в нашем доме на берегу озера. Всего два дня. Сережа спешил. Спешил потому, что очень хотел побывать еще и в Мегре, и в той, старой, которая уже около двадцати лет покоилась под водой (незатопленным стоял только белый, полуразвалившийся кирпичный дом, в котором когда-то довелось жить и ему, и мне), и в новой, переехавшей на десяток километров вверх по реке Мегре.
Звал он в эту поездку и меня, говорил, что будет очень интересно, что к нам присоединится и Боря Пидемский[1] («Я ему звонил — завтра он прилетит из Ленинграда»), но я не поехал. Не поехал, потому что ждал «своих ребят» и еще кого-то из родственников. Не поехал… И очень жалею теперь об этом… Но разве мог я знать, что звал он меня в последнюю поездку, что через два месяца его не станет…
А поездка в Мегру и в самом деле была очень интересной и волнующей. Катер, на котором они плыли, бросил якорь по просьбе Сережи и над старой Мегрой. Он захотел высадиться хотя бы на несколько минут возле белого дома, Борис Пидемский последовал за ним. По его рассказу, Сережа похлопал ладошкой по стене дома, сказал: «Стоишь, старик!..» А Борис Михайлович, озоруя, поднял обломок кирпича, вывалившегося из стены, и крупными буквами стал царапать: «Этот дом Сергея Ор…»
Поэт, поняв его намерение, закричал, протестуя: «Не надо, Боря… Неудобно!»
Не терпел никакой похвальбы. Таким был в детстве. Таким остался на всю жизнь.
О том, что и как было в новой Мегре, Сережа рассказывал уже сам при нашей встрече в Москве:
— Красиво стоит село… И все-таки прежнему не чета. Все есть вроде бы: и река, и рыба — подлещиков удили прямо с борта катера, — но нет у села прошлого, нет истории… И будущее его, оказывается, тоже неясно и смутно. Новая Мегра живет лесом, а лес кончается… Вырубили! Кончится, наверное, на этом и село.
Вспоминаю теперь лето 1977 года и думаю: не знал, конечно, Сережа об этом, но вышло так, что он приезжал свидеться с родиной последний раз и проститься с нею… Навсегда.
И. БУЗИН,
бывший секретарь Белозерского РК КПСС
В родном Белозерье
Нелегко вспоминать тот октябрьский день 1977 года, когда в наш городок пришло печальное известие о безвременной смерти дорогого для нас и любимого нами земляка, друга и товарища, лауреата Государственной премии РСФСР имени М. Горького, поэта-фронтовика Сергея Сергеевича Орлова.
Вся его жизнь, творческая биография во многом была связана с Вологодчиной, нашим древним краем. Он глубоко и неизменно любил Белозерск и Вологду, лесные и озерные раздолья, старину и новизну родных и заветных мест, своих земляков, неутомимых тружеников, писал об этом в своих книгах вдохновенно и сердечно. Корни его таланта, поэтического дарования неразрывно связаны с его родной землей, щедро питавшей его мужественную, светлую поэзию.
Совсем недавно, в июле 1977 года, мы были счастливы вновь принимать Сергея Сергеевича в Белозерске. Эта, его последняя, встреча с земляками была задушевной и теплой. Сергей любил приезжать в Белозерье, хотя это удавалось ему и не часто в связи с ответственной работой в правлении Союза писателей РСФСР. И в этот раз мы встретили его в аэропорту, радостного и возбужденного встречей с родным краем. Вместе с ним была и его жена Виолетта Степановна.
Разместившись в гостинице, они сразу же пришли ко мне на квартиру. Сережа шутливо спросил:
— А рыбником угощать будешь? — Он с детства любил пироги с судаком.
Я ответил:
— Ну а как же в такой день без рыбника.
Ел он с большим удовольствием, за обедом шутил, интересовался, что нового в Белозерске, как идут дела в районе. Хотел было закурить, но, немного задумавшись, сказал:
— Бросил курить, но тянет дурная привычка. — Достал папиросу, помял ее, поднес к носу и, глубоко вдохнул, добавил: — Весной чувствовал себя неважно, вынужден был отказаться от поездки в Эстонию, где проводилась декада литературы РСФСР. Врачи рекомендуют принимать медикаменты. — И вынул из кармана таблетки.
Затем долго и интересно рассказывал о Москве, о своих поездках по стране и за рубеж, о том, как живет и работает. Потом совсем неожиданно обмолвился, что думает о выходе на пенсию, так как службу с литературной деятельностью становится совмещать все сложнее.
— Готовлю выпуск собрания сочинений в трех томах. Как только оно выйдет, думаю построить домик в самом Белозерске или в другом хорошем месте района и тогда каждое лето буду приезжать к вам и писать стихи. Как ты смотришь на это?
Я горячо поддержал его и попросил приехать на будущий год, чтобы сообща подобрать место для дома. Сергей охотно согласился и сказал:
— Обязательно приеду и внука Степку привезу с собой. Пусть посмотрит, где родился его дед.
На мое предложение провести встречу с земляками в районном Доме культуры ответил:
— На будущий год приеду не один. Привезу с собой Юрия Бондарева, Мишу Дудина, Валерия Дементьева, Сергея Викулова, и этой артелью выступим перед белозерцами. — Немного помолчав, добавил: — Они этого заслуживают.
В Белозерске Сережа пробыл несколько дней и не спешил с отъездом. В городе, в котором прошла его юность, за эти дни он исходил все улицы, все памятные в нем места. Много раз проходил мимо школы, в которой учился, поднимался на земляной вал (земляные стены древнего Белоозера), воспетый им в стихотворении
