о ней, поэтому я попытался сказать так, чтобы мой друг сам обо всем догадался:
— Не приписывай мне чужих заслуг. Разве от такого лентяя, как я, можно ожидать помощи в домашних делах?
В ответ Виталик лишь слегка ухмыльнулся, вероятно, восприняв мои слова за неудачную шутку, что только сбило меня с толку. Я не мог заставить себя напрямую поинтересоваться о его подруге, словно эта тема в доме моего приятеля была табуирована, а потому просто сидел на табурете, надеясь на внезапное появление Анастасии, с которым разрешатся все вопросы и загадки. Однако ничего подобного не произошло, зато вскоре на кухонном столе появилась глубокая тарелка с отварной картошкой, и после того, как Виталик посыпал ее зеленью, мы наконец выпили по рюмке.
В последние годы алкоголь перестал развязывать мне язык, как бывало прежде. Наверное, с возрастом пропала потребность изливать свое наболевшее на других, которые все равно тебя по-настоящему не поймут, поскольку живут в своей собственной реальности. А может во внешнем мире стали иссякать сколько-нибудь значимые поводы для содержательных разговоров, и потому молчаливое созерцание оказывалось предпочтительнее. Однако произошедшее в первый же день моего пребывания на малой родине озадачило меня настолько, что уже после второй рюмки я не смог удержать язык за зубами и сказал хозяину квартиры:
— Послушай, мы сегодня совершенно случайно пересеклись с Витьком Косым в кафешке на проспекте. Как водится, посидели, поболтали о жизни, вспомнили былое. А перед тем, как попрощаться, он кое-что рассказал о некой Анастасии. Вернее, о вас с ней…
— Косой сплетник, зачем его вообще слушать? — с ходу пошутил хмелеющий Виталик, но потом сделался серьезным и со вздохом продолжил: — Что тут говорить? Познакомились в прошлом январе, когда отмечали старый Новый год у общего знакомого. К февралю уже сошлись, но так и не съехались. Зато я часто бывал у нее, а она приезжала ко мне в свободные дни, обстирывала закоренелого холостяка, гладила, убиралась, готовила. Все было хорошо, даже слишком. Наверное, поэтому вскоре закончилось самым трагическим образом. В середине апреля мы оба заболели — высокая температура, сухой кашель, слабость, одышка… Поначалу думали, весенняя простуда, ОРВИ, но инфекция оказалась более коварной. В итоге Настю госпитализировали двадцатого числа с приступом удушья, а двадцать пятого она умерла в реанимации. Я же выкарабкался, оставаясь дома, но до конца июня просидел в самоизоляции.
После последнего произнесенного им слова, на кухне воцарилась гнетущая тишина, в которой мне отчетливо был слышен стук собственного сердца и учащенное дыхание Виталика. Я хотел поподробнее расспросить его о Насте, но не решался. Словно угадав мое сдерживаемое чувством такта любопытство, он взял в руки свой телефон, немного в нем порылся, после чего протянул мобилу мне.
— Вот, взгляни, если хочешь. Здесь мы вдвоем гуляем по зимнему парку.
Пока я рассматривал удивительно красивые для любительских фотографий изображения, меня так и подмывало сообщить Виталику, что запечатленная рядом с ним миловидная женщина сегодня пила чай за этим самым столом. Я все-таки смог промолчать, поскольку осознавал последствия подобного заявления, хотя невозможно передать, что творилось у меня внутри.
— Почему же ты ни разу не обмолвился о ней в нашей переписке? — спросил я, оторвавшись от экрана телефона.
— Боялся спугнуть удачу, до конца не веря своему счастью. Ты же знаешь, как мне не везло в отношениях. И вдруг сам собой, без усилий с моей стороны, завязывается роман с красивой женщиной, которая младше меня аж на два десятка лет! К тому же я постоянно сомневался в чувствах Насти, подозревая, что ее увлечение мной лишь способ убежать от скуки, — сказал Виталик, немного помолчал, а затем с улыбкой продолжил: — Представляешь, забавная штука! У Насти были ключи от моей квартиры, которые после ее смерти куда-то запропастились. Я уже подумывал менять замки, но все откладывал, поскольку ни наличку, ни драгоценности в доме не храню. А сегодня перед твоим приходом совершенно случайно обнаружил их в керамической вазе, которая так нравилась Насте. Как они там оказались — не могу понять, хоть убей!
Мне сложно было комментировать услышанное, но просто промолчать оказалось еще труднее, поэтому я, преодолев волнение, сказал:
— Определенно, она питала к тебе такое же сильное чувство, каковое ты сам испытывала к ней.
— Тебе-то откуда известно? — усмехнулся Виталик.
Я еле удержался, чтобы не ответить: «Из первых уст».
После затянувшегося до поздней ночи кухонного застолья с гостеприимным хозяином мне долго не удавалось уснуть. В памяти стихийно возникали эпизоды прошедшего дня, живые картины давно прожитого, образы знакомых и совершенно посторонних людей, обрывки когда-то слышанных фраз. Я безуспешно пытался их игнорировать, старался отвлечься при помощи известных мне уловок, делал глубокие медленные вдохи, но сумел успокоиться и задремать только после того, как принял решение следующим же днем покинуть город, населенный призраками прошлого и настоящего.
