class="p1">Эмма и Элис растерянно переглянулись. Что такое могло произойти в семье Поулов, что их единственный сын жил на другом конце света, так далеко от своей родины, да еще и почти не видя родителей?
VII
К тайной радости Эммы, мисс Тернер настояла на том, чтобы та обращалась к ней по имени – просто Маргарет или же Мэг, как зовет ее Элис. К тому же мисс Тернер извинилась перед ними за то, что им придется делить одну комнату на двоих. Однако Эмма вынуждена была признать: ни разу в жизни до сих пор не доводилось ей спать в такой роскошной комнате с безукоризненно выбеленными стенами, небольшим камином, очищенным от сажи, красивым изящным комодом и тумбочкой возле кровати. «Нам даже не нужно спать в одной постели», – пронеслось в голове изумленной Эммы, когда Маргарет показала им новую спальню: две одинаковые кровати стояли в разных углах комнаты.
У Эммы еще никогда в жизни не было отдельной, предназначенной только для нее постели, так что, хоть Элис и была недалеко, всего в нескольких метрах, заснуть в ту ночь ей не удавалось. Она все никак не могла привыкнуть к новому матрасу, хотя по качеству он превосходил даже тот, на котором она спала в каюте на борту судна, к тому же были непривычны звуки за окном, казавшиеся ей странными. Ночной Лондон был куда более шумным городом, особенно в том районе, где они жили. Другое дело – Международное поселение в Шанхае: хотя и здесь жизнь замирала далеко не с заходом солнца – то тут, то там слышались голоса гуляк, расходившихся после весело проведенного вечера в ночном клубе, – но все же тут было намного тише, чем в столице Великобритании. И Эмма решила, что ей нужно время, чтобы привыкнуть к новой обстановке.
И вот она тихонько, стараясь не разбудить сестру, поднялась с кровати и вышла из комнаты. Вечером, когда их знакомили с «домом», она приглядела себе одно местечко: небольшое пространство между уставленных книгами стеллажей, где перед окном, выходящим на Нанкин-роуд, стояли два очень удобных на вид кресла. Перспектива провести ночь там показалась ей гораздо более привлекательной, чем ворочаться без сна в новой постели.
У нее не было ни свечи, ни лампы, так что продвигаться по коридору пришлось при слабом свете, который проникал через окна с улицы, местами же – вообще наугад, однако до желанного уютного уголка она все же добралась. Нащупала низкий журнальный столик перед двумя глубокими креслами. Эмма вспомнила, что сегодня вечером видела прямо здесь, на столике, погашенную свечу и коробок спичек. Поэтому она и обшарила всю столешницу, но ничего не нашла. Возможно, их забрала Маргарет, когда шла в свою комнату ложиться спать.
– Если ты ищешь свечу, я, наверное, смогу тебе с этим помочь.
Эмме пришлось приложить все свои силы, чтобы сдержаться и не закричать – в противном случае она перебудила бы весь дом. Голос казался почти детским, а источник его находился в темном закутке у книжных полок, за креслами. В эту секунду в темноте вспыхнула спичка и осветила бледное лицо мальчика.
– Извини, я не хотел тебя пугать.
– А ты меня вовсе не напугал, – соврала Эмма. – Я просто… Ладно, ты прав, я до смерти испугалась.
Мальчик звонко рассмеялся и зажег свечку, стоявшую на полу. Теперь Эмма могла его рассмотреть. Это, без сомнения, был Джонатан Поул, сын владельцев отеля. Скрестив ноги, он сидел за креслами на деревянном полу, опираясь спиной о стеллаж с книгами. Как и говорила Маргарет, Джонатану на вид было столько же лет, сколько Эмме. И все же Джонатан, с его тонкими чертами очень красивого лица, светлой кожей и белокурыми волосами, был похож на маленькую фарфоровую куклу и казался намного более мягким и хрупким, чем все парни, с которыми она дружила прежде.
– Ты одна из сестер Маргарет? Шаожань сказал мне, что младшая – примерно нашего возраста, на вид симпатичная.
Он рассматривал Эмму с неподдельным интересом и не пытался скрыть этого. Она почувствовала, как приливает кровь к щекам. Одна мысль о том, что парень, с которым она познакомилась возле входа в гостиницу, и Джонатан Поул говорили о ней, странным образом щекотала нервы. В довершение всех бед, на Эмме была только старенькая, штопаная-перештопаная ночнушка, доставшаяся ей от Элис. Хотя Джонатан, нужно сказать, тоже был одет для сна: рубаха без пуговиц и широкие штаны. Что ж, это будет, пожалуй, не самое каноническое в мире формальное знакомство, но выбирать ей не приходится. Она слегка откашлялась и постаралась взять себя в руки.
– Все верно, меня зовут Эмма Дойл. И я приехала сюда сегодня вечером вместе с сестрой.
– А я – Джонатан, – сказал он, подтверждая то, о чем она и так уже догадалась с помощью метода дедукции. – Джонатан Поул, – прибавил он после короткой паузы, как будто фамилия имела для него существенно больший вес, чем имя. – Так тебе тоже не спится?
И он чуть подвинулся влево, словно освобождая возле себя место для Эммы и приглашая ее сесть на пол, игнорируя при этом два удобнейших кресла перед ним. Эмма подошла и опустилась на пол. По крайней мере, Джонатан разложил вокруг себя подушки и одеяла, превратив этот закуток в подобие берлоги. Когда Эмма устроилась, Джонатан предложил ей одно из своих одеял, чтобы она накрылась.
– Ты не будешь против, если я задую свечу? – спросил он.
– Что? Нет, конечно… Гаси.
Они снова оказались в темноте. Несколько минут ни она, ни он ничего не говорили. Лунное сияние, падавшее сквозь стекло, высвечивало лицо Джонатана. Взгляд его был прикован к огромному окну.
– Гнездо они свили прошлым летом. Я был убежден, что они выберут любое другое место, но Хуберт уверял, что этот ящик им понравится. Оказалось, он был прав. Впрочем, чему тут удивляться? Когда дело касается птиц, Хуберт всегда прав: он их обожает.
Только теперь Эмма поняла, куда смотрит Джонатан. Там был сколоченный из досок скворечник, несколько больше обычного, и висел он как раз в углу за окном. Фантастического вида белоснежная сова только что приземлилась на жердочку перед леткой. Она что-то держала в клюве – дохлую мышку или толстую ящерку. Потом птица нырнула в скворечник, исчезнув из поля зрения.
– Так ты из-за этого сидишь тут в темноте? – спросила Эмма. – Чтобы увидеть сову?
Джонатан медленно кивнул, не отводя глаз от деревянного птичьего домика, как будто надеялся, что сова снова появится.
– Да, но мне в любом случае здесь нравится. Мне так спокойно, когда все спят. Днем здесь повсюду много людей. А я не слишком люблю людей, особенно когда нахожусь далеко от дома.
Эмма припомнила, что говорила об этом мальчике Маргарет: одинокий и невероятно чувствительный. Судя по всему, с описанием она попала в самую точку. Некоторое время они молчали, пока Джонатан не заговорил вновь:
– Ты ведешь дневник?
Эмма опустила глаза вниз, на колени. Выходя из комнаты, она захватила с собой блокнот.
– Это не дневник, – сказала она. – Я просто делаю заметки на разные интересные для меня темы: то, о чем мне рассказали, всякие слухи… Хотя в этом, насколько я понимаю, теперь уже нет никакого смысла, – печально признала она. Эмма даже не понимала, по какой причине продолжает это делать. В силу привычки, наверное. – В Лондоне жил один детектив, и он платил нам – мне с друзьями – по несколько монет, если мы добывали для него информацию, имеющую отношение к делам, которые он расследовал. Вот только я сейчас не живу в Лондоне, да и детектив погиб.
Джонатан, взволнованный и ошарашенный, глядел на нее. В лунном свете глаза его казались золотистыми, хотя на самом деле были, наверное, зелеными. Позже, когда станет светлее, она проверит это предположение.
– Как жаль, – сказал он мягко. – Детектива, я имел в виду. Мне так жаль, что он умер.
– Спасибо, – прошептала Эмма. – Это все так непросто, понимаешь? И не только из-за него, ведь у меня самой тоже все пропало, вообще все. Мои друзья и наша компания…
Она не договорила и перевела взгляд на блокнот на коленях. Хотелось бы ей знать, с какой стати она вдруг принялась рассказывать обо всем этом незнакомому парню. На лице Джонатана показалась печальная улыбка.
– Скучаешь по своим лондонским друзьям?
– Что толку сокрушаться, – ответила Эмма, стараясь отогнать от себя тягостную ностальгию и хоть немного прийти в себя. – Каждого из нас все равно ждала своя дорога.
Даже если бы детектив и был жив, они уже становились слишком взрослыми, чтобы продолжать на него работать и целыми днями бегать
