блоге я выложил.
— Чем занимаешься? — поинтересовалась Лаура Петровна. — Какую-нибудь гадость опять пишешь?
— Я? — удивился я. — Ну что вы, какие гадости. Про земснаряд вот думаю.
— А что тебе земснаряд? — насторожилась Лаура Петровна.
— Да как-то странно он работает. Копает-копает, копает-копает, пятый год на одном месте копает, а у копщиков на берегу речки особнячки, особнячки…
Лаура Петровна прищелкнула языком. Это явно означало следующее — «не жалеешь ты свою мать, Виктор».
— Оставим земснаряд, — отмахнулась Лаура Петровна. — У меня к тебе дело.
У меня заныл палец.
С ним это всегда так, сидит себе в кроссовке тихо, помалкивает, а потом вдруг раз — и заболевает. Да так, что вот хоть в окно при дамах прыгай.
— В Департаменте образования вскрылись недостачи? — поинтересовался я.
— Нет, не вскрылись… То есть какие у нас могут быть недостачи? Ты это брось, Виктор, брось.
Лаура Петровна огляделась еще раз, то ли скрытую камеру искала, то ли просто привычка.
— Другое дело у меня к тебе, Виктор. Ты…
Лаура Петровна замолчала.
— Что ты на меня так смотришь? — спросила она.
— Да я не смотрю. Просто мне показалось… Неужели Пашу похитили пришельцы?
— Больной, — вздохнула Лаура Петровна. — Лечиться надо.
Палец у меня просто взвыл. Я не утерпел, стащил кед, стащил носок и начал пальцем вращать, чтобы хоть как-то убрать боль.
— Серьезно больной, — добавила Лаура Петровна.
Но на палец почему-то смотрела долго, потом взяла себя в руки и вышла. А я прижал палец к холодной батарее и поглядел в окно.
Пыль на улице поднялась, закрутилась в задумчивую расплывчатую восьмерку, рассыпалась в отдельные вихри, улеглась так же неожиданно, и я увидел. Там, среди рыжих уличных собак, среди песка, оставшегося от дна древнего моря, стоял человек, которого я начал уже забывать, почти забыл, лицо во всяком случае точно.
Призрак…
Я зажмурился, помотал головой и открыл глаза. Призрак рассосался.
Глава 3
Немного про меня
Моего далекого предка действительно покусали собаки, давно, еще в девятнадцатом веке, в пору надежд в веру торжества человеческого разума, в пору просвещения и прочего стимпанка. Так что сказать, что журналистика ворвалась в мою жизнь уж совсем неожиданно, нельзя. Впрочем, все по порядку.
Начну, пожалуй, все-таки с себя.
Как-то раз у меня врос ноготь на большом пальце левой ноги. Вполне себе рядовое происшествие, будничное, можно сказать, повсеместное, пойди найди человека, у которого хоть раз не врастал бы ноготь? Вот и у меня врос.
Ну, врос и врос, особого внимания на это обстоятельство я не обратил, не в первый, чай, раз.
Однако через неделю я обнаружил, что ноготь причиняет беспокойство. Причем серьезное. Ноготь болел настырно и как-то рывками, точно в палец вворачивали саморез. Городскую поликлинику, как назло, закрыли на ремонт, и оказать помощь на месте мне не смог никто. Мать, глядя на мои страдания, пригласила колдунистого дядьку, который лечил зубы, сводил бородавки и умел заговаривать фурункулез. Дядя зажег лучину, рекомендовал распарить ноготь в бане, а потом вырвать его с корнем. Так мы и сделали. Только ноготь не вырвался, сколько ни тянули. Дядька тянул, я орал, мать уговаривала меня потерпеть, в конце концов они оторвали мне половину ногтя, но это совсем проблему не решило, если не усугубило.
Ноготь продолжал врастать, я продолжал мучиться. В определенный момент я вдруг стал явно ощущать, что ноготь завладел всеми моими мыслями, я думал только о ногте, о том, как бы его выдрать, о том, как наладится моя жизнь после того, как я избавлюсь от ногтя.
Через две недели боль стала решительно невыносима, и я поехал в область.
Печальное и очень русское путешествие. Сначала было жарко, потом сломался паровоз, потом в вагон загрузились насельники Караваевского монастыря, какие-то весьма странные люди, сидевшие строго, потом дембеля, потом мы приехали, и я заблудился, собственно, в самой Костроме, угодив в какой-то странный район, и долго не мог найти больницу, а как нашел, выяснилось, что хирург мертвецки…
Ноготь мне все-таки удалили. Однако дотторе, производивший операцию, отметил, что, скорее всего, дело совсем не в ногте, ноготь, собственно, следствие, я же, вероятнее всего, страдаю подагрой. Медсестра, помогавшая клеить пластырь, рассмеялась, указав на то, что для подагрика я слишком молод, подагра — болезнь обжор, пьяниц и бонвиванов, а я вряд ли еще как-то успел отметиться на сём поприще, на что доктор заметил, что у меня, видимо, другая форма подагры, наследственная. Недуг аристократов и гениев, так он и выразился, после чего велел больше гулять на свежем воздухе и есть сырых овощей зеленого цвета.
Возвращался домой я в смешанных чувствах. По пути на вокзал я купил «Справочник самых популярных болезней» и обнаружил, что подагра действительно болезнь нешуточная, особенно в наследственной форме. Мучительная и туго поддающаяся лечению, переводится как «капкан для ног», набрасывается вдруг, и…
Там были средневековые картинки. Подагра изображалась в виде черной зубастой мурены, впившейся в ногу несчастного и пожравшую эту ногу уже до самого колена. Это не радовало.
Но были и плюсы.
Во-первых, я мог получить освобождение от физкультуры. В физической области я был человеком недалеким и на олимпийское золото особо не рассчитывал, освобождение мне не помешало бы.
Во-вторых, я мог на вполне законных основаниях отмазываться от малокультурной домашней работы, например, от собирания колорадских жуков, что тоже не могло не радовать.
В-третьих, подагра на самом деле оказалась болезнью гениев. Несметное количество писателей, художников, изобретателей и естествоиспытателей страдали от подагры, поскольку, как оказалось, в ходе подагрического приступа в мозгу выделялись особые вещества, пробуждавшие в человеке творческое начало.
Одним словом, я уехал из дома заурядным молодым человеком тинейджерского возраста, вернулся же гениальным подагриком. И что самое интересное — очень скоро я понял, к чему именно мне можно приложить свою гениальность. Однажды, покупая в магазине мини-пиццу, я абсолютно неожиданно отметил, что продавщица ловким движением мизинца стряхнула увязшую в ней муху. После чего протянула пищу потребителю. То есть мне. Раньше я не обращал на подобные мелочи внимания, сейчас же этот факт меня вдруг возмутил. Даже скорее не меня, а мой палец, он вспыхнул злобной пульсирующей болью, я не удержался и сделал продавщице замечание, она ответила не совсем вежливо, ну, это если можно так сказать. Я расстроился и с горя написал в газету. Статья называлась «Сальмонеллез в розницу».
Так все и началось. Внезапно открылось, что жизнь полна мелкой и крупной несправедливости, я набрал дыхания и стал с ней бороться, и, как ни странно,
