— Уже?
— Видимо, что-то пошло не по плану, — нервно потёрла пальцы Самур. — Тамур, как только мы подожжём фитиль, ты убежишь, а я задержусь!
— Нет! — заупрямилась Тамур. — Мы убежим вместе!
— Делай как я скажу!
— Не буду! — И Тамур первая бросилась к фитилям и подожгла их.
Костя была уже на середине вышки, когда прямо мимо неё спустился лифт.
"Тут есть лифт?!" — Внутри у Кости всё похолодело. Вышечница сбегает? Или это только часть её штаба?
Костя догадалась взглянуть с высоты, что творится внизу, и обнаружила, что всё уже свершилось: машины во дворе, люди суетятся, точно муравьи.
Или это только кажется, а на самом деле не так?
Ладно, надо что-то с этим делать...
— Эй! — крикнула Костя отрядам внизу. — Ловите Вышечницу, не дайте ей уехать!
Эх, надо было сконопатить примитивные средства связи, без них совсем беда.
Поскольку не было гарантий, что на верхотуре больше никого не осталось, Костя полезла дальше. Всё равно надо отключать.
Не подозревая, что вот-вот сгубят всё дело, близняшки ждали, пока огонь дойдёт до импровизированных взрывных устройств. Они не заметили, когда пришёл лифт.
— Отходи-и-и!
Подбежал тот самый десятый вышечник с целой кружкой воды и вылил её на фитили, те зашипели и погасли.
Близняшки ахнули.
— Что ты наделал?! — взвыла Тамур.
— Тебе не стыдно воду тратить?! — прорычала Самур.
Вышечник снял с головы часть тряпок. Оказалось, что это немолодая и очень костлявая женщина.
— Меня зовут Гум, я помощница Вышечницы.
Некоторое время близняшки оторопело таращились на неё.
— Вот и вражина нашлась, — буркнула наконец Самур. Тамур робко кивнула.
— Я вам не враг, — сказала Гум. — Я хочу передать слова Вышечницы.
Самур фыркнула.
— И что же она хочет сказать?
В этот момент к ним прибежал Бузачи.
— Девчата, у меня для вас плохие новости. Где Костя? Ей нужно это знать!
— Да, кстати, где ваша большая женщина? — спросила Гум.
Близняшки растерянно замотали головами: кого слушать?
— Она наверху, — грустно ответила Тамур.
Все подняли головы и посмотрели наверх, но ничего не увидели.
— Похоже, у неё что-то пошло не по плану, — заключила Самур. — Рассказывайте уже, что там с Вышечницей, хуже не станет.
Когда Гум, дополняемая Бузачи, окончила свой рассказ, в небе прозвучало два выстрела с десятисекундной паузой между ними.
Голова кружилась всё сильнее. Желудок урчал, сильно хотелось пить. Ноги начинали подкашиваются, конструкция всё сильнее шаталась. Но Костя продолжала свой нелёгкий подъём — а иного выбора у неё не было.
Когда до входа в условную фонарную комнату[3] осталось ступенек пять, Костя выгула пистолет из сумки на поясе и, нервно сжимая его в дрожащей правой руке, открыла дверь и вошла в помещение.
Здесь было темно, несмотря на длинные прямоугольные окна с разбитыми стёклами, потому что они были занавешены плотным полотном. Комната была явно жилой и обустроена не так, как в поселениях: здесь был кривой стол, стул, шкаф, гамак, а всё остальное занимало оборудование, отдалённо напоминающее содержимое старого разбитого трансформатора.
В углу кто-то тихо кашлянул.
— Кто здесь? — испугалась Костя и навела на угол пистолет.
— Это я, — ответил хриплый голос. Костя сильно удивилась — это было сказано на другом языке, нежели тот, на котором говорили пустынники.
— Этот язык... это... это... — запнулась Костя.
— Язык из нашего мира, — снова ответил голос и захлебнулся кашлем. — Уже забываешь?
Косте пришлось кивнуть — память её действительно всё больше подводила.
Обладатель голоса завозился, с трудом приподнялся и снял полотно с ближайшего окна. Солнечный свет осветил комнату и её обитателя. Им оказалась девушка с мутными воспалёнными глазами, посиневшим, обезображенным каким-то жутким дерматозом лицом, раздутым животом и очень худыми и сухими шеей, руками и ногами. Одета в лохмотья, в которых угадывался тот фасон одежды, что был на Косте в начала её путешествии.
— Ты Вышечница? — уточнила Костя.
Вышечница с трудом кивнула.
— Зачем ты радиоволнами людей зомбировала?
— Волны тут не причём... — Вышечница не договорила, потому что её снова одолел тяжёлый, сухой, выворачивающий кашель. Приступ длился целую минуту, после чего Костя спросила:
— Что с тобой? Ты болеешь? У меня есть лекарство...
Вышечница прервала её, замотав головой.
— Знаешь, что будет, если есть только съедобный пластик? — спросила она.
— Не знаю, — честно ответила Костя.
— Разум останется трезвым, — ответила на свой вопрос Вышечница, — но всё остальное... начнётся интоксикация... сепсис... и всё... — Она снова закашлялась. — Я уже не чувствую стоп и пальцы немеют. Но что хуже — кишки у меня забились.
Костя стояла с пистолетом в руке и молча слушала её. Сейчас ей полагалось сильно удивиться, но моральных ресурсов на это не было. Да, пластиком можно отравиться. Да, Вышечница не отсюда, а оттуда же, откуда Костя (а кстати, откуда Костя? А, точно, из прошлого). Да, она сейчас помрёт. Да, она утверждает, что не повреждала ничей разум. Это всё можно принять на веру.
Наверное, надо спросить её о чём-то важном, пока не поздно. Но о чём её спросить?
— А почему тогда все такие странные?
Вышечница вздохнула.
— Наверняка ты много хотела спросить, но я понимаю, что ты ела те ягоды. — Она вынула откуда-то склянку и отхлебнула из неё. Костя внезапно вспомнила, что тоже очень хочет пить. Видя её несчастные глаза, Вышечница передала склянку ей. — Население Земли росло, требовалось выращивать больше еды, а значит, сильнее эксплуатировать почву. Почвенный слой стал истощаться, и тогда занялись разработками высокопродуктивных видов растений. Но тут возникла новая напасть: климат стал меняться на более сухой. Это нормальный процесс в истории развития Земли, но мы ухудшили его последствия тем, что вырубили деревья. В итоге смог прижиться сомнительный образец, который местные зовут просто кустом. У него одно очень неприятное свойство: содержит психотропный яд. Он вызывает угнетение лобных долей мозга и поначалу это сопровождается сильной сонливостью. Но затем к нему привыкаешь, однако угнетение продолжается и со временем ослабевает баня, способность составлять сложные логические цепочки, происходит частичный распад личности. Поэтому люди в этом регионе вымерли. Те люди, что ты собрала сейчас здесь — те, кто не отравился и не успел сдохнуть от старости и жажды. Остался ли кто-нибудь в
