своей жизнью и не нуждаюсь в твоей критике. Если я хочу мыть посуду через вечер и оставлять свою одежду разбросанной повсюду, значит, так тому и быть. — Встав, она уходит, прежде чем останавливается и набрасывается на меня. — Я была счастлива. Я могла делать все, что хотела, в своем собственном пространстве, а теперь мне приходится делить его с горой, которая холоднее Северного полюса.
Когда она делает паузу, чтобы перевести дух, уголок моего рта приподнимается, и я бормочу:
— Я уже начал беспокоиться, что у тебя нет твердости духа.
На ее лице отражается шок, и она смотрит на меня так, будто я сошел с ума.
— Серьезно? — Она делает шаг ближе ко мне. — Вся моя жизнь перевернулась с ног на голову, а ты беспокоишься, что у меня нет твердости духа? — На ее лице появляется отвращение. — Можешь идти к черту.
Камилла разворачивается и выбегает из кухни, затем я слышу, как она бормочет:
— Какого хрена? Не могу в это поверить.
Я продолжаю загружать посудомоечную машину и вытирать столешницы. Как только я заканчиваю работу по дому, Камилла возвращается на кухню.
Ее щеки раскраснелись, а глаза блестят, отчего у меня создается впечатление, что она изо всех сил старается не заплакать.
— Я ни о чем таком не просила. Я люблю уединение. Это то, что мне нужно, чтобы справляться со всем фальшивым дерьмом в моей жизни. Мой дом — это единственное место, где мне не нужно притворяться той, кем я не являюсь. Я старалась быть приветливой и даже милой по отношению к тебе, но если ты собираешься судить о том, как я я живу, то можешь уйти.
Когда она заканчивает свою тираду, я говорю:
— Я тебя не осуждаю. Я сказал, что позабочусь об уборке.
— Ты сказал, что по состоянию моей спальни ясно, что я не люблю работать по дому, — наносит она ответный удар.
— Это было мое замечание.
Она скрещивает руки на груди и начинает разглядывать меня.
Ее глаза становятся темно-зелеными, когда она расстроена. Это красиво.
После неловкой минуты она раздраженно выдыхает.
— У меня есть характер. Я просто предпочитаю не закатывать истерику из-за каждой мелочи, которая идет не так.
— Принято к сведению.
Это то, что мне в ней нравится. Она не полна дерьма, как большинство светских львиц.
На ее лице снова проступает разочарование, затем кажется, что желание бороться покидает ее.
— Я пытаюсь извлечь максимум пользы из плохой ситуации. Сегодняшний день очень напряженный. Не очень весело узнать, что кто-то хочет меня убить, а теперь еще и ты постоянно находишься в моем пространстве. Это так сложно переварить, и теперь мне приходится беспокоиться, комфортно ли тебе. Все, чего я хочу, — это перекусить во время просмотра телевизора.
Господи. Общение с людьми — не тот навык, которым я обладаю. Если только я не пытаю какого-нибудь ублюдка, чтобы вытянуть из него информацию.
Прислонившись спиной к стойке, я встречаюсь взглядом с Камиллой.
— Это работа, Камилла. Я не жду, что ты будешь меня развлекать. Бери все, что захочешь, и иди смотреть телевизор.
Ее брови снова хмурятся от разочарования, но вместо того, чтобы сказать что-нибудь еще, она берет пачку чипсов с ветчиной и сыром, пачку Lays с солью и уксусом и плитку шоколада, затем подходит к холодильнику, чтобы взять содовую, прежде чем покинуть кухню.
Почему у меня такое чувство, что я облажался?
Глава 5
Ками
Боже, такое чувство, что я пытаюсь общаться с кирпичной стеной.
Я включаю телевизор и продолжаю смотреть Теорию большого взрыва. Я люблю комедии и ситкомы, и, наверное, это четвертый раз, когда я смотрю это шоу.
Открыв упаковку чипсов Lays, я начинаю есть, изо всех сил стараясь сосредоточиться на телевизоре. Как только Макс выходит из кухни, мой взгляд притягивается к нему.
Этот человек приводит в бешенство. Его замкнутость и откровенно холодное поведение совершенно не помогают. Такое чувство, что я пытаюсь взаимодействовать с роботом.
Я подавляю вздох и отправляю в рот еще один чипс, наблюдая, как он поднимается по лестнице.
Я на самом деле обнадежилась, когда он позволил мне задавать вопросы. Но потом этому человеку пришлось оскорбить меня, и теперь я расстроена и зла.
Ну и что, что я не любительница опрятности? Я ненавижу, когда меня осуждают, и, будучи светской львицей, мне часто приходится с этим сталкиваться.
Вот почему я не приглашаю людей к себе домой. Это должна быть зона, где нет осуждения.
Я бросаю взгляд на задернутые шторы, которые закрывают вид на мои растения в горшках на террасе.
Положив пачку чипсов на кофейный столик, я нажимаю на паузу и встаю с дивана.
Я никогда не чувствовала клаустрофобии в своем пентхаусе. До сегодняшнего дня — никогда. И это только первый день.
Это для твоей безопасности.
В меня уже стреляли один раз, и это было достаточно травмирующе, чтобы хватило на две жизни.
Как только эта мысль приходит мне в голову, я качаю головой и запихиваю ее подальше.
Мне нужно выйти.
— Макс? — зову я, спеша к лестнице.
Он выходит из своей комнаты.
— Да?
— Мне нужно выйти. Просто прогуляться. — Я бросаюсь в свою спальню и захлопываю за собой дверь. Моя грудь наполняется эмоциями, которых я никогда раньше не испытывала. Кажется, что сердцу не хватает места, чтобы биться.
Я быстро переодеваюсь в кремовые брюки и свитер в тон. Хватаю свои черные ботинки, натягиваю их, затем проверяю свой макияж в зеркале и выбегаю из комнаты.
Макс ждет у лифта, и когда я подхожу к нему, он хмурится.
— Я думал, ты собираешься прогуляться.
— Именно.
Он сканирует карточку-ключ, чтобы двери лифта открылись.
— В этом?
Я фыркаю, когда захожу внутрь и скрещиваю руки на груди.
— Спортивные штаны не будут хорошо смотреться на первой странице журнала People.
— Хорошо, — бормочет он, нажимая кнопку вестибюля.
Пока лифт спускается, меня осеняет мысль, что меня защищает только один мужчина. Прежде чем я успеваю остановить слова, я спрашиваю:
— Ты всего лишь один мужчина. Как ты остановишь группу людей?
Не колеблясь, Макс отвечает скучающим тоном:
— Я могу уничтожить группу из пяти человек, не вспотев. Со мной ты будешь в безопасности.
Ого. Это говорит об уверенности в себе.
— Как скажешь, — бормочу я, когда двери открываются. Я вхожу в вестибюль и улыбаюсь Пьеру, швейцару здания.
— Вы выглядите прелестно, как всегда, — делает мне комплимент пожилой мужчина.
— И вы выглядите прекрасно, как всегда, — говорю я с ослепительной улыбкой. — Как Женевьева?
— Все еще
