слова на общеимперском. В отличие от Шери — она, наоборот, плохо знала язык Великородины, потому что родилась и выросла не там.
На перемене Карл, идя по серому школьному коридору, прислушался к разговору двух одноклассников.
— Может, она померла, как Ирин-Санна?
— Вряд ли, Дрон. Шери не старая бабка. Она могла бы и пожить.
И никто не упоминал охранителей. Никто, как и сам Карл, не мог заподозрить такое чистое создание, как Шери, в предательстве. Но тут у Птитса промелькнула невероятная, безумная мысль. Может быть, все они боятся? Боятся, что охранители могут забрать и невинных? Что могут забрать и их самих? Нет. Это невозможно. «Забей, Карл», как скажет Бориска. И больше к этому не возвращайся.
И правда со временем мысли о Шери постепенно отошли на задний план. Остаток последнего учебного года Карл провёл в других заботах, ведь приближались экзамены. Птитс собирался сдавать шесть предметов. Родной и общеимперский языки, математика и основы почитания Императора были обязательны для всех учащихся на Великородине, а химия и физика требовались для поступления в научно-технические вузы. Хотя Карлу легко давались упражнения на уроках, выпускные задания были совсем иного уровня, особенно последние, за которые давали большое количество баллов. Поэтому он каждый день усердно решал задачи по математике, физике и химии. Общеимперский язык он учил по конспектам уроков с Шери. Более того, ещё с начала года Карл занимался с репетиторами, а с конца мая стал летать к ним ещё чаще, ведь школа готовила к экзаменам только на базовом уровне. В такой обстановке думать об охранителях, забравших молодую учительницу, было некогда.
Зато после истории с Флаеровым с Карлом стали как-то считаться в классе. Витёк и компания теперь обходили его стороной и не позволяли себе насмешек. Девочки теперь тоже смотрели на Карла немного иначе. Но всё равно Птитса не покидало ощущение одиночества. На самом деле в его жизни мало что изменилось: пусть над ним уже не смеялись, но они с одноклассниками по-прежнему словно существовали в параллельных измерениях.
В середине июня Карл наконец смог вздохнуть спокойно. Экзамены прошли, и напряжённая жизнь — тоже. Правда, результаты станут известны только после выпускного, но переживать было незачем — что написано, то написано. Довольный жизнью Карл виделся с Борей и своими подругами — Императриной, Ирой и Соней, играл на компьютере в «Паладина Добра» и предвкушал традиционный для летних каникул полёт к бабушке на планету Новоэдем. Это был небольшой мир в системе Великородины, отведённый под сельское хозяйство. Там Карл обычно наслаждался тем, чего так не хватало на заросшей небоскрёбами Великородине — зелёными полями, бескрайними просторами, свежим воздухом.
Но прежде чем лететь на Новоэдем, Птитсу предстояло пережить выпускной, который состоялся в конце месяца. На сцене огромного актового зала ученики всех двух одиннадцатых классов выстроились в два ряда и пели дурацкую песню о том, как грустно покидать школу. Карл стоял в заднем ряду рядом с Борей и Императриной. Он надел костюм с галстуком, как и все мальчики. Девочки были одеты в разноцветные платья, которые Карлу не нравились — при всём кажущемся разнообразии они ему виделись одинаковыми и безвкусными.
«Они выглядят как взрослые и считают себя взрослыми», — думал он, — «но это не так. Хотя на деле они взрослее меня. Они точно знают, что им нужно от жизни — карьера, семья, дети. А я не могу представить себе такую бессмысленную жизнь. Буду ходить на работу только для того, чтобы принести деньги? Никакого интереса и смысла. И не оставлю после себя ничего, кроме новых маленьких птитсов, которых так же поглотит эта жизнь… Император милостивый, как бы я хотел, чтобы всё было иначе! Совершить нечто стоящее, что встряхнёт эту Галактику, сделает её лучше. Но… у меня нет выбора. Я не должен разочаровать. Я не должен никого подвести», — он посмотрел на сидящих в зале родителей и отца-во-Императоре, видного учёного-химика. Они нашли его лицо среди учеников на сцене и улыбнулись.
Затем подошла очередь официальной части. Директор школы, высокий статный мужчина, бывший офицер Военно-Космического Флота, начал речь так: «Наша школа лучшая, потому что она наша». Карлу не понравились эти слова — гордиться школе нечем. Она была одной из множества обыкновенных общеобразовательных учреждений на планете Великородина. После выступления директора на сцену вышла Инесса Михайловна Кальман. Классная руководительница чуть ли не со слезами говорила, что будет скучать по своему третьему выпуску, и что всегда в жизни нужно следовать пути Императора. Карл слушал её с изрядным скептицизмом — у него с ней единственной из всего учительского состава сложились холодные отношения. Кальман была убеждена, что девочки гораздо умнее и дисциплинированнее мальчиков, и Птитс не вписывался в её теорию, согласно которой ум и хорошие оценки больше к лицу первым, а вторым ничего не остаётся, как защищать этих прелестных по определению созданий. От размышлений о Кальман Карла отвлекли голограммы, которые повисли в актовом зале между сценой и зрителями. После речей запустили проектор, который показывал трёхмерные фотографии класса в разные годы под ностальгическую музыку. На одной из голограмм Карл увидел руку, которая, без всяких сомнений, принадлежала Шери. Учительница о чём-то рассказывала и не вошла в кадр полностью. Мрачные мысли об Иммолато и охранителях снова настигли Карла. Чтобы прогнать их, Птитс отвёл взгляд от трёхмерного слайд-шоу и стал изучать высокий потолок зала.
После церемонии ученики фотографировались на прощание в вестибюле школы. Карл сначала снялся со своими подругами — Императриной, Ирой и Соней, а потом — с Борисом, родителями и отцом-во-Императоре. Пообщавшись с друзьями и близкими, Птитс побрёл по вестибюлю — мимо серых квадратных колонн, вдоль стены с мозаикой, где имперские святые направляли детей к знаниям. Он видел других учеников, их родителей и учителей, которые желали выпускникам удачи во взрослой жизни. Боря оживлённо беседовал со своим папой — низеньким, похожим на крота мужчиной. Тамару Гедеванишвили окружила толпа темноволосых родственников. «Они будут скучать по школьным годам, по этой чудесной поре», — размышлял он, — «а мне скучать не по чему. Ничего хорошего за эти годы школа мне не дала. Я от репетиторов получил больше знаний, чем здесь. Зато она принесла унижение, травлю и одиночество… Я думал, что дело во мне, старался доказать что-то классу, усердствовал на уроках физкультуры — но как они запомнили меня странным мальчиком, таким я для них и остался. Может быть, школа дала мне и друзей. Но
