показываясь опять слабогрудым длинным подростком с точно заплаканными глазами капризницы.
Нина принесла чайники и стала готовить чай.
– Я буду вашей кельнершей, – объяснила она. – Ты, Лелечка, пей с вареньем, а Алеша будет пить с сахаром. Или вы, Алеша, тоже хотите с вареньем с малиной?
– Мне все равно, – ответил он. – Может быть, вы нальете мне ту, голубую?..
– Конечно, голубую.
– Да, – наконец решил он, принимая чашку. – А где же у вас самая старшая?
– Самая старшая? – уселась Нина в кресле. – Она на службе. Она теперь у нас все время на службе.
– А где? – спросил Алексей, прихлебывая спокойно чай.
– В приюте. А я в кооперативе. А Леля на железной дороге.
– А домой когда, Ниночка?
– Домой? Когда-нибудь! Все равно сейчас не спишешься и не съедешься. Мы уже писали, писали…
В этой комнате с коричневыми кроватями в глухих спинках с белыми покрывалами, в пучке колосьев на зеленых, будто шагреневых, обоях в фотографиях, была отрадная бодрость, прежнее равновесие. Густело, пропадало за окнами. Нина зажгла в канделябре две свечи; уже совершенно освоившись, потолковав бурно с Лелей, Алексей вышел в переднюю, вынося Лелину шубу, и столкнулся у вешалок с Софьей.
– Здравствуйте, Алеша, – ответила она, ласково блестя глазами. – Наконец-то! Мы уже уверились, что вы окончательно… – она прошла в комнату, – окончательно не хотите нас знать, – она положила на стол перчатки и сняла шляпу. – Вам нисколько не стыдно?
– Да знаешь, что он нам сообщил? – ответила ей Нина. – Что он завтра уезжает во Владивосток.
Она обернулась. Ее лицо, тоньше, определеннее Нининого, чем-то похожее на икону, озабоченное, взглянуло…
– Мятущаяся душа! – вздохнула она. – Всегдашний Алеша!.. Ну, чай-то вы пили, господин корнет?
– Уже пили, – ответила Нина, – тут и есть, но холодный. Я сейчас принесу тебе.
– Будь добра, Ниночка, – попросила она и уселась в кресло. – Вид у вас лучше… Где вы пропадали? Уезжали?
– Почти уезжал, – ответил он, оглядывая ее худые руки в мягких манжетах, замечая, что она постарела, ее материнскую озабоченность. Нина внесла чайник. Она подвинулась, разложила себе салфеточку.
– Ну, пожалуйте со мной чай пить.
– Да, выпейте, Алеша, – попросила Нина. – Соня устала, и вы должны развеселить…
– Помочь выпить чай? Это я могу, – согласился он и сел к столу.
– Ну, рассказывайте, – попросила она, пригибаясь, отхлебывая из чашки.
Он посмотрел на старинный потолок с глубокими трафаретами…
– Хорошо, – он помолчал, глядя на ее волосы. – Вот. Жила была в Николопесковском переулке на Арбате одна семья: муж, жена и единственный сын…
– Алеша? – лукаво спросила Нина.
– Перестань, Ниночка! – попросила она.
– Да, единственный сын… Были довольно богаты и адски скупы. Сын получал карманных денег всего лишь три рубля с полтиной…
– А сколько ему было лет? – спросила Леля.
– Двадцать, – ответил он.
– Ну, это очень скучно. Вы бы, наверное, бежали бы от такого жалованья…
– Перестаньте, господа, – возразила она. – А то он бросит рассказывать.
– Да, его держали в черном теле… Но вдруг оба они умерли, и он оказался наследником довольно порядочных денег.
– Вот счастливец! – сказала вполголоса Леля.
– Он завел себе автомобиль, частенько стал ужинать у «Яра» и у «Мартьяныча» и вообще веселился. Потом он решил поехать за границу. Но, на свое несчастье, он не знал ни одного западного языка…
– Только татарский? – спросила Леля. – Понимаем…
– Он нанял себе француженку и начал учить французский, немецкий и английский. Но французский давался ему на удивление плохо…
– Как Ниночке Логутовой? – спросила Леля, и все засмеялись.
– Весной он поехал в свое путешествие. Он поехал на Восток с экспрессом. Был в Японии. Потом там, дальше…
– Куда дальше? – спросила Леля.
– Ну, в Индию, если вас так это интересует, – обернулся он. – Из Индии он поехал в Египет…
– Искать Прекрасную Даму, Софию? – подсказала Леля. – Так? Чувствуя жар краски на щеках, он подтвердил невольно громче:
– Ну, хотя бы и так… Из Александрии он поплыл на материк – в Марсель. Из Марселя – в Париж. В Париже начал веселиться… Однажды он сидел в кафе на Больших бульварах и вдруг почувствовал неловкость. Он оглянулся и увидел, что на него смотрит неизвестная дама, блондинка. Так как вообще он был тяжелодум, то, пока он размышлял, каким образом завести знакомство с этой парижанкой, она поднялась и вышла, одарив его еще одним взглядом. Он бросил деньги на стол и выбежал за ней. Она уже садилась в мотор, он занял следующий и приказал шоферу ехать следом. Они проехали сколько полагалось, и в одной тихой улице она покинула мотор и скрылась в подъезде. Он также выскочил на тротуар и опять остановился в недоумении… Вдруг он заметил, что на асфальт упал белый конверт, а подняв глаза, он увидел таинственную незнакомку. Он бросился к письму, схватил его и… письмо было по-французски!..
– Ну, я знаю вашу историю, – сказала Леля. – Все будут изумляться и отказываться перевести ему, а потом он потеряет письмо.
– Совершенно верно, – ответил он и начал мешать в чашке ложечкой.
– Ну, Леля, как вам не стыдно? – заговорила она. – Ну, Алеша, что же дальше?
– Нет, пусть Ольга Владимировна досказывает, – продолжал он, мешая ложечкой.
– И доскажу!
– Ну вот, доскажите, пожалуйста, – попросил он, выходя из-за стола.
Наступило молчание.
Нина заговорила о продовольственных карточках, о какой-то Марье Семеновне.
Алексей почувствовал судороги и позевоты. Вдруг показался ему напрасным, неуместным этот визит, все эти разговоры…
– Подекламируйте, Алеша, – попросила Софья.
– Что вы? – сказал он, почему-то усмехнувшись. – Какая декламация?.. Помимо того, что я опять боюсь зловредных словечек Лели Щербининой, я ничего не помню. Сигналы разве. Хотите «На водопой»?
– Нет, спасибо, – улыбнулась она. – Я уже напилась…
– Ну, я вовсе не поэтому… – стиснул он руки за спиной.
– Ну, подекламируйте сигналы, – улыбнулась она.
– Знаете, тот, о луке, – подсказала Леля.
Наконец, он поднялся, изображая смертельную усталость, расслабленность, и стал прощаться.
– Итак, вы вправду уезжаете? – спросила Софья, когда он одевался.
– Да, вправду…
– Мятущаяся душа! Не уезжайте, – заговорила она вполголоса и вышла за ним в сени. – Знаете, уже скоро весна, разливы, сирень. Мы будем на лодке кататься. Что вас там ждет? – продолжала она, держа руки за спиной, глядя неясно при свете молодого месяца на этой веранде, где прохладно пахло кошками.
– Что? Счастье, – ответил он, опуская глаза.
– Счастье разве только на Востоке? – спросила она. – Нет, Алеша… Не уезжайте… Не уедете?
– Право, я не знаю, – ответил он, не поднимая глаз, хотя и был полумрак на веранде.
– Ну, подумайте, что хорошего? Вы будете все дальше и дальше от нас, от родного… Ну?
– Не знаю. Решу завтра, – ответил он медленно.
– Ну вот! Завтра вы зайдете? – спросила
