вместе уже более детально его осмотрим: в карманах покопаемся, может, документы какие найдём. Заодно и похороним по-человечески. Но это позже. Не будем забывать, что там внутри кругов кричал кто-то из бурятов, очевидно, зовя на помощь. Вот ситуация! – грозно осмотрел он поляну. – Хоть разрывайся! Сейчас главное – дочка.
И как бы в подтверждение этому, из-за отдалённого от них дерева раздался радостный крик.
На поляну выбежала Люда и кинулась в объятия профессора, бросив ружьё тут же под ноги. Следом за ней вышел угрюмый фотограф, явно не особо обрадованный встречей.
- Господи! – восклицал радостно начальник экспедиции, целуя в щёки счастливую девушку. – Жива! Цела, невредима!
В течение нескольких минут путешественники закидывали друг друга вопросами и наперебой рассказывали события.
- Ни парашюта рядом, ни обломков самолёта, так? – профессор посмотрел на обоих.
И Губа и Люда отрицательно мотнули головой.
- Ни следов крушения в радиусе километра, ни пропаханной фюзеляжем колеи или следов шасси.
- Кусков парусины и обрывков строп тоже нет, - добавил Семён.
Все уже быстрым шагом направлялись в сторону загадочных кругов, и весь этот разговор происходил на ходу.
– Тогда каким образом он здесь оказался? И почему без документов?
Увы. Ответов пока не было.
Возле кругов ничего не изменилось. Вот и следы. Теперь было отчётливо видно, что их четыре пары – в первый раз двое путешественников особо их не различили. Семён сложил ладони рупором и прокричал в сторону центра окружностей. Прислушались. Никакого ответа. Прокричал снова. Тишина.
- У нас осталась ещё одна ракета, - вспомнила Люда.
Через пару секунд вверх с шипением и хлопком унеслась оранжевая точка, где достигнув конца границы прозрачной сферы, рассыпалась на сотни маленьких искринок. Дальше оставаться без действия было невозможно. Холод пробирал всё тело, руки начинало пощипывать: Семён наклонился, подобрал камень и швырнул внутрь первой окружности. Пролетев несколько метров, он упал внутри первого круга, моментально покрывшийся едва заметным инеем.
- Потрясающе! – воскликнул профессор. – Температура-то, вовсе и не шуточная! Градусов двадцать сразу будет.
Следующий камень, запущенный уже более сильно, долетел до второго круга, пересёк его и упал, превратившись в ледышку. Люда от удивления вскрикнула. Все недоуменно переглянулись.
- Всё ясно, - сделал заключение Василий Михайлович. – Хотя ни черта не ясно. Чем дальше вглубь кругов, тем холоднее температура. Такого физического явления, я в природе не встречал нигде на планете. Очередная аномалия Баргузинской зоны отчуждения. Если в первом круге температура где-то минус пятнадцать, во втором минус двадцать, в третьем минус, предположим, тридцать, то в четвёртом ещё холоднее, пока в центре, в самом маленьком круге не будет градусов шестьдесят, а то и того ниже.
- И там где-то в одном из кругов наши буряты, - дрожа от холода, добавила девушка. - И мы даже не знаем, каково общее количество этих кругов.
Профессор уже принял решение.
Где-то далеко, внутри кругов послышался едва различимый стон. Потом через несколько секунд тихий призывный крик. Сомнений быть не могло: кричал человек.
- Скидывай куртку! - велел он Николаю. – Я иду им навстречу. Они пробыли во внутренних кругах не менее часа. Я пошёл, - он сделал первый шаг внутрь концентрированных окружностей, но тут Губа невольно вскрикнул, показывая за спину профессора. Тот обернулся, готовясь к новым неприятностям.
В туманной дымке, клубившейся над инеем, где-то в тридцати метрах от них, начали обозначаться какие-то смутные движения, словно пляшущие тени в молочной пелене тумана. Слитые очертания фигур двигались медленно, то припадая к земле, то вновь вырастая, становясь больше из-за оптического преломления лучей.
Василий Михайлович перепрыгнул первую окружность и кинулся внутрь. В глазах сразу зарябило, выступили слёзы, в нос и рот ударили потоки морозного воздуха. На одном дыхании промчавшись сквозь первый внешний круг, он тут же перемахнул во второй. Пальцы рук сразу онемели, куртка Губы съёжилась и превратилась замёрзший кокон. Полминуты – и вот уже третий круг. А дальше было как в том молочном тумане, что окружал его со всех сторон.
Семён с Губой, одетые и защищённые одеялами с ног до головы, тут же бросились в пятый круг, свалили на еловые настилы обоих братьев, вытянули хвойные полозья, схватили его самого, кинули сверху, как куль с песком и, не оглядываясь, потащили полозья назад, впрягшись в верёвки, словно лошади в телегу. Всё произошло за каких-то две минуты… и вот уже профессор сидит за первой внешней границей окружности, не чувствуя пальцев в тёплых строительных рукавицах. Рядом на настиле лежат братья, укутанные бесформенной грудой одеял. Василий Михайлович кашляет сухим приступом – видимо нахватался обжигающего ледяного воздуха. Только теперь он, наконец, начинает распознавать слова, обращённые к нему. Уши постепенно оттаивают, и слух вновь возвращается к его сознанию: вовремя помог глоток спирта.
- Идти сможете, начальник? – донёсся голос Губы откуда-то из пустоты.
- Смогу… кажется, - прохрипел в ответ профессор. – Живые? – он повернул голову и посмотрел на груду одеял, над которыми возился Семён.
- Один точно жив, - ответил тот.- Тянул по земле за собой брата. У второго пульс еле прощупывается.- Голос Семёна отдавал печалью и скорбью. – Не дотянет. Оба обморожены, все незащищённые части тела в волдырях. Носы и уши белые, хорошо ещё, что у них рукавицы были про запас и ноги в оленьих пимах. Однако и то и другое так же обморожено.
Семён скептически осмотрел начальника:
- Вы тоже хороши! Без перчаток, в двух куртках, кинулись на помощь. И много вы помогли? Сами едва в ледышку не превратились.
- Я их увидел и бросился. Ты бы не так поступил?
- Так, так. Ладно, нужно срочно их доставить в лагерь, там уж Люда позаботится.
Не теряя ни минуты, вся процессия спасателей стремительным рывком направилась в лагерь.
Круги остались позади.
********
Спали урывками, прикорнув на полчаса то один, то другой, то третий, прямо в спальных мешках у костра. Люда то и дело меняла повязки обоим братьям, хотя понимала, что первому из них жить оставалось недолго. Степень обморожения была несовместима с жизненными функциями его организма. Весь покрытый волдырями и разлагавшимися теперь от тепла язвами, полученными им при минусовой семидесятиградусной температуре, он практически не приходил в сознание. Незащищённые части лица и тела местами облезли, местами покрылись коростой с начинающимся гноением тканей. Его раздели в палатке, укрыли одеялами, но было видно, что едва ли он протянет следующий день, поскольку руки и ноги
