защиту столицы. Нетрудно догадаться, что после первого же боя их осталось очень мало.
Папа рассказывал о первом в своей жизни бое. О том, как впервые убил человека. Мальчик 21 года, изучавший Платона и Сократа, должен был, обязан был, (не было другого выхода!) убивать. Господи, зачем ты позволял из таких мальчишек делать убийц? Ведь в иллюзорном слове “враг” прячут слово “человек”. Другой, непохожий, а зачастую, и оболганный.
Когда он увидел, что немец целится в него, то бросился, и начал душить. В ужасе не смог разжать пальцы. Солдаты буквально отрывали его от тела этого немца. Папа говорил не об ужасе, он говорил об отчаянии.
Что делает война с нормальными мальчиками? Ломает психику. Ребята ломали себя, учась убивать. А потом от этих мальчиков, оставшихся в живых, научившихся убивать, научившихся делать это спокойно, после войны рождались сыновья. А мы удивляемся генетической агрессивности.
Но после первого, второго и третьего боя папа остался жив, как Сережа Ковалев и Гриша Кац, Витя Нехом и Павел Олехнович, Сережа Каиров и Лева Аксянцев, жених Фани.
Шел декабрь 1941 года. Оборона Москвы. Раненых с поля боя вывозили обыкновенными повозками. Очередную партию раненых вез до госпиталя и папа. Среди них был и Лева Аксянцев. Всю ночь по подмосковным лесам повозки везли раненых к госпиталю. Папа подходил к Леве, успокаивал, просил держаться. А под утро, уставший, уснул. Когда приехали и стали выгружать раненых, Лева был мертв.
Папа говорил, у них с Фаней была большая любовь. Думаю, что первая. В 18 – 19 лет другой не бывает. И все.
Через много лет после войны она вышла замуж за отставного офицера, родила дочку. Но годы, нет, пожалуй, десятилетия, встречая папу, она говорила только о Леве. Она так и говорила: муж даже через годы остался чужим.
Никто и никогда не будет считать разрушенные судьбы. Никого и никогда не будет интересовать чужая убитая любовь. Может, это естественно? Ведь в перечне добродетелей (вера, надежда, любовь) она стоит на последнем месте. А на первом “вера” как последняя стадия надежды.
Кзыл-Орда. 20.12.43.
………………………..……………………………
Вдруг, когда я был совершенно спокоен, и занимался вопросами воссоединения Германии после революции 1848 – 49 годов и бисмарковщиной – легкий стук в дверь, я отложил книгу… и о, радость! После долгого молчания письмо от Тебя с обычной концовкой “целую крепко Лида”. Нет, родная, я целую Тебя в тысячу раз крепче, в тысячу раз горячее, потому что это Ты, а я люблю Тебя. Читая письмо, я не только читал Твой рассказ, но каждая буква воскрешала в моей памяти дни Можайска. Перед моими глазами появилась Ты, за столом в белом халате переписывающая и сочиняющая “свои истории”, отличные от тех, которыми занимаюсь я. Ты писала и изучала истории болезней отдельных людей, а я изучаю истории болезней всего рода человеческого на всех этапах его существования. Но оставим философию. Если бы только знала, сколько заманчивых надежд Ты вселила в меня словами “Не грусти, родной, я надеюсь, что мы с Тобой встретимся, где и как не знаю, но встретимся”.
Эти слова меня также глубоко тронули, как и первый поцелуй, подаренный Тобою мне в темную, морозную, Можайскую ночь.
Кажется, что это было очень давно, а на самом деле – всего 1 год.
……………………………………………..………
Мне так хочется видеть Тебя. Это известно только мне и…. богу.
……………………………………………………
Заканчиваю. Может быть, Ты никогда не прочтешь это письмо, но все же я целую Тебя крепко, крепко, родная.
Леонид.
Письмо осталось не отправленным, и они так никогда и не встретились. Сохранились только письма полные любви и нежности.
П.п. 40390.
7.06.43г.
Добрый день, дорогой Леня!
Я не знаю, застанут ли Тебя мои письма. Я все Твои письма получила, но не отвечала т.к. целый месяц болела. Сильно похудела, изменилась, так что, Ты меня не узнаешь. После болезни меня освободили от должности начальника отделения, но обещали перевести в хирургию.
Хочется увидеть Тебя. Я так давно Тебе не писала, и как-то все мысли разбегаются, даже не знаю, что писать. Хотелось бы обо всем поболтать. Как прошла Твоя командировка? Я надеюсь, что мы с Тобой после войны встретимся. Где – не знаю, но встретимся. Я жду этой встречи.
Пиши. Целую крепко. Лида.
И вот еще одно неотправленное письмо.
Куйбышев,
Ул. Никитинская, 17, кв. 2
Скворцовой Лидии Петровне.
г. Можга
11.01.43г.
Лидочка, родная, здравствуй!
Сегодня я уже писал Тебе и отправил. Пишу второе, которое отправлю завтра.
За эти дни накопилось очень много на душе такого, что страшно писать, ибо в недавнем прошлом это же я отрицал. Что передумал я за эти дни – писать не буду, встретимся, поговорим. Но все сводится к тому, что Ты не выходишь у меня из головы. Ты герой всех снов, а, в общем, Я не могу без Тебя. Что делать? К тому же Ты очень редко пишешь. Если бы Ты знала, сколько раз я проверяю за день почтовый ящик, то писала бы мне каждый час. Я знаю, что Ты слишком занята, очень устаешь.
Лидочка! Вчера мне снилась наша встреча в Можайске. Неужели, все так произойдет, как во сне? Если бы так – будет неплохо. Ты только никому не говори, что я приеду. Я думаю, о нашей предстоящей встрече. От нетерпения мне делается каждый день все тяжелее.
Не сердись, милая девочка.
Крепко целую и обнимаю.
Леонид.
11
Наконец, мы двинулись в сторону Амстердама. Вот теперь я начала рассматривать тех, кто рядом. Отдельные обрывки фраз, впечатлений, мелких просьб способствовали ускоренному знакомству. Начали просматриваться лица, а главное, запомнила лицо руководителя или сопровождающего группы. То бишь, представителя тур-оператора.
В поездках очень важно помнить лица тех, кто с тобой в одной группе. В чужом городе увидеть “свое” лицо – важней этого не бывает.
Амстердам произвел на меня какое-то растрепанное впечатление.
В первую очередь, от огромного количества странно выглядевшей молодежи. Слово “странно” – это очень мягко сказано.
Трехчасовая экскурсия по старому и новому Амстердаму закончилась в самом центре, около железнодорожного вокзала. Квартал “Красных фонарей” в пяти минутах ходьбы от него – одна из главных достопримечательностей города. Это так странно и грустно. В городе Рембранта и Ван-Гога Красный квартал оказался самым востребованным.
Кроме горечи, обиды, стыда и удивления – больше ничего. Большая часть девочек в витринах со славянскими лицами. Интересно, их
