Приготовления шли с размахом — гостиная была превращена в часовню. Вероятно, портного пригласили, чтобы заказать траурную одежду.
— Пройдите, пожалуйста, со мной.
Она провела их в кабинет или библиотеку, от пола до потолка уставленную стеллажами. Все книги были в тисненых переплетах. Наверняка месье Морис их не читал.
Мягкие, удобные кресла. Тут же стоял маленький бар, внутри, должно быть, находился холодильник. Письменный стол, обитый красным сукном, был совершенно пустым.
Мебель кабинета была выдержана в английском стиле. В специальной шкатулке красного дерева, инкрустированной слоновой костью, вероятно, лежали дорогие гаванские сигары. Интересно, стояла ли здесь эта мебель и все остальное, когда Лина появилась в доме?
Или, может быть, именно она придала квартире определенный стиль?
— Письменный стол, за которым почти не работали… — пробормотал Мегрэ, обращаясь к Жанвье. — Если бы ты видел мебель в гостиной. Как будто музей.
— Скоро ее превратят в самую настоящую часовню…
Послышались шаги, и они замолчали.
На ней было очень скромное платье из черного матового шелка, а на пальце бриллиантовое кольцо, которое она, по-видимому, никогда не снимала. Она на мгновение остановилась в дверях, и на лице у нее выразилось удивление. Взгляд ее переходил с Мегрэ на Жанвье. Возможно, ее удивило, что вместо одного человека она увидела двоих? Что она подумала? Быть может, этот визит показался ей более официальным, чем предыдущий?
— Инспектор Жанвье — один из моих основных сотрудников.
Она слегка кивнула:
— Извините меня, но я очень занята…
— Уверяю вас, мы тоже и отнимаем у вас время не ради собственного удовольствия…
Они все трое стояли, так как хозяйка не предлагала им сесть, но Мегрэ сделал это без приглашения.
— Это долгий разговор?
— Думаю, что нет.
— Вы могли вчера спросить меня все, что вас интересует. Я была с вами откровенна. Его привезут сюда к семи часам.
Комиссар сделал вид, что не слышит. Осматривая комнату оценивающим взглядом, он спросил:
— Когда вы поселились в квартире четыре года назад, вся эта мебель уже стояла здесь?
— Не четыре, а пять, — поправила она. — Мы были женаты пять лет.
— А мебель?
— Она была куплена при мне, до этого стояла другая.
— Полагаю, менее роскошная?
— Другого типа.
— Кому из вас двоих пришла мысль сменить мебель?
— Моему мужу. Он не хотел, чтобы я жила в той же обстановке, что и его первая жена.
— Я у вас не спросил, подлинное ли все это. Вчера я любовался мебелью в гостиной.
— Все это подлинное, — сухо ответила она.
— Вы покупали мебель вместе?
— Нет, он предпочитал сам ходить по антикварным магазинам, чтобы приготовить мне сюрприз. Но я не понимаю, какое отношение эта мебель…
— Вероятно, это никак не связано со смертью вашего мужа, но мы из опыта знаем, что, когда совершено убийство, важна любая деталь. Ваш муж был очень богат?
— Я никогда не говорила с ним о деньгах. Я только знаю, что дела в ресторане шли весьма успешно и он потратил немало усилий, чтобы так продолжалось и дальше.
— Он был очень влюблен?
— С чего вы это взяли?
— Никто не станет создавать подобную декорацию ради женщины, к которой равнодушен.
— Он меня любил.
— Бьюсь об заклад, что брак был заключен с условием общности имущества.
— Но это же естественно, разве нет?
— Когда состоятся похороны?
— Послезавтра в церкви Нотр-Дам-де-Лоретт. Затем, после отпевания, его перевезут в Бандоль, у нас там вилла, и похоронят на местном кладбище.
— Вы поедете в Бандоль?
— Конечно.
— Друзья тоже поедут?
— Нет. Не знаю. Это от меня не зависит.
— Еще один вопрос. Что будет с рестораном?
— Он будет работать. За исключением дня похорон.
— Кто будет теперь им заниматься?
Она мгновение колебалась.
— Я… — произнесла она наконец.
— Вы полагаете, что у вас хватит опыта?
— Персонал так долго работал с моим мужем, что ресторан смог бы функционировать самостоятельно…
— Вам придется полностью изменить образ жизни…
Мегрэ понимал, что ее раздражают эти на первый взгляд ничего не значащие вопросы, но он продолжал задавать их с наивно-простодушным видом.
— Поскольку я не нарушаю законы, мой образ жизни никого не касается, не так ли?
— Это я рассуждаю вслух… Здесь вы живете почти затворницей… Проводите вечера в одиночестве…
— Никто не запрещал мне выходить…
— Знаю… Иногда вы ходили в кино… Но у вас нет ни приятелей, ни подруг…
Вошла горничная и в нерешительности остановилась.
— Рабочие спрашивают, есть ли у нас какие-нибудь зеленые растения… Иначе комната выглядит пустой…
— Покажите им растения на террасе. — И, обращаясь к Мегрэ: — Вы видите, мое присутствие необходимо. Ваша настойчивость меня неприятно поражает, тем более что, как вы дали мне понять вчера, вы с симпатией относились к моему мужу…
— Постараюсь беспокоить вас как можно реже…
— Предупреждаю, что я решила больше вас не принимать.
— Сожалею, так как в этом случае буду вынужден вызывать вас на набережную Орфевр. Ваш муж раньше часто там бывал, до того как стал хозяином «Сардины».
В те времена и виллы в Бандоле у него тоже не было.
— Вам непременно хотелось напомнить мне об этих неприятных вещах?
— Нет. В отличие от вас, он имел добрых друзей.
Интересно, знаете ли вы кого-нибудь из них? Может быть, они приезжали к нему летом в Бандоль? Например, братья Мори…
Если она и вздрогнула, то так незаметно, что он не мог быть в этом абсолютно уверен.
— А я должна была их знать?
— Я задаю вам вопрос. Их двое. Манюэль и Джо…
У них контора по импорту фруктов на улице Дю-Кэр.
— Я не знаю ни того, ни другого…
— Они часто ужинали в «Сардине»…
— Куда я даже не заглядываю…
— И последний вопрос. Вы останетесь жить одна в этой огромной квартире?
— Муж всегда просил меня об этом. Он также хотел, чтобы я сохранила ресторан и виллу в Бандоле.
«Как будто я по-прежнему немного там присутствую», — говорил он.
