них были единственной стоящей вещью, какая у них была и единственным источником дохода.
— Куда теперь? — крикнул Воронцов, пытаясь перекричать весь этот шум.
Бяо не ответил… он шагнул в сторону… и вдруг, схватив офицера за руку, начал оседать. Как будто…
Ранен! Черт, откуда?!
Первым делом — Воронцов пригнулся. Это скверно, когда ты, по меньшей мере, на двадцать сантиметров выше всех остальных… очень скверно. Затем — он потащил своего агента в сторону, подхватив его так, как его учили спасать тонущих… при таком столпотворении возможно, им удастся уцелеть.
Им удалось вырваться из давки. И даже удалось найти такси. Капитан дал тройную цену и приказал вести их к себе домой…
У себя дома — он раздел агента и обработал рану… как и все военные моряки, он умел это делать. И у него было дома все необходимое, начиная от йода и бинтов и заканчивая современными германскими антибиотиками. Чтобы агент, раненый в плечо выдержал боль, он дал ему стакан водки. Для местных, которым крепкое спиртное было недоступно — отличная анестезия.
Кость была не задета. По крайней мере, он на это надеялся. Он не был практикующим врачом, не имел дела с огнестрельными ранениями — но понимал, что это винтовочная пуля. Скорее всего — пуля от снайперской винтовки, вошла она спереди и прошла навылет. Он щедро засыпал рану антибиотиком, надеясь на то, что местные микробы не вынесут знакомства с передовыми достижениями германской биохимии. Как и местное общество — не выносило знакомства с западным образом жизни.
Когда он заканчивал перевязку — вошла мадам Ла, хозяйка дома, в котором он снимал целый этаж. Она несла в руке лампу и хотела что-то сказать — но увидев незнакомого мужчину в кресле, застыла.
— Мой друг попал в беду, мадам… — сказал Воронцов
— Да, да… конечно.
Мадам Ла поспешила удалиться — война здесь шла, как минимум двадцать три года и здесь не было принято интересоваться, кто и при каких обстоятельствах получил огнестрельное ранение.
Перевязав рану — капитан убрал медицинские инструменты в блестящий ящик из нержавеющей стали и закрыл его в столе на ключ.
— Как вы себя чувствуете? — спросил он агента на французском
— Хорошо… — он выглядел разбитым, но был в сознании — я … жив?
— Да, вы живы — подтвердил капитан
— Будь оно все проклято… — повторил агент
— Что?
— Будь оно все проклято…
Агент был пьян и Воронцов понял, что его можно разговорить.
— Что именно проклято?
— Что?
— Что именно — проклято? — повторил Воронцов
— Да все… они придут… вот увидите… придут.
— Кто — придет?
— Они…
…
Разговор — был недолгим, но и то, что капитан Воронцов услышал от своего агента — повергло его в шок. Жаль, он не включил магнитофон и не записал все это… хотя и тогда ему вряд ли бы кто-то поверил.
Зато теперь — было понятно, что происходит.
Чтобы держать себя в норме — Воронцов проглотил таблетку бензедрина[4] Надо было держаться на ногах — во что бы то ни стало.
Что делать — он ни разу не сомневался. Масштаб проблемы таков, что к ее решению надо подключать международное сообщество. В его руках находился свидетель тяжелейших военных преступлений, причем совершенных не местными сопротивленцами — а негодяями, посланным Токио. Если этого свидетеля вывезти в Гаагу, и он будет свидетельствовать на суде — скорее всего, даже Англия не сможет встать на защиту Токио. Медицинские эксперименты над людьми… это просто немыслимо для цивилизованного мира. И самое главное — не сможет не определиться Германия. Равновесие сил здесь — хранится на относительном равновесии блока САСШ-Россия с одной стороны и Япония-Великобритания с другой. Если к ним присоединится сильнейшая империя мира[5] — вряд ли Токио захочет продолжать.
Но для начала — надо доставить этого человека в международную миссию. Там он будет в большей безопасности, чем здесь.
Миссию — охраняли шведские королевские гвардейцы и капитан, как и любой представитель миссии наблюдателей — мог позвонить и вызвать военный эскорт, если он опасался чего-то. До этого — Воронцов никогда этого не делал — но сейчас это было просто необходимо. Он подошел к телефону, снял трубку, начал набирать номер… и уже набрал его, когда вдруг понял, что гудков на линии нет.
Было тихо. На линии. Было тихо.
В следующую секунду— он упал на пол и пополз к шкафу. Он снаружи был обычным деревянным шкафом, но внутри него был точно подходящий по размеру стальной. В нем — хранилось снаряжение, которого у международного инспектора никак не могло быть.
Первым делом — он достал автомат. Эрма-53, с укороченным стволом и ПБС — прибором бесшумной стрельбы. ПБС представлял собой длинную, черную сосиску — обычный контейнер, накручивающийся на ствол, в нем были резиновые пробки с дыркой посередине. ПБС хватало на две сотни выстрелов, если вести огонь исключительно одиночными.
К автомату была разгрузка с магазинами — она надевалась быстро, крест — накрест. Магазины всегда были снаряжены патронами — пружину приходилось менять каждые шесть месяцев, но это тоже того стоило.
Затем он достал два бронежилета — для себя и для своего нежданного гостя. Бронежилет весил одиннадцать килограммов, но это стоило того. Еще по килограмму с лишним — весили шлемы.
Последним — он достал прибор ночного видения — его козырь, наличия которого никто не ожидает. Он представлял собой что-то вроде защитной маски, в которой часть стекла была замазана черной краской, а на оставшуюся часть — опускался двойной монокуляр типа Вампир. Вампир весил более килограмма — поэтому сзади, к замку крепился свинцовый противовес. Это чтобы когда эта штука опущена — она не перевешивала. Этот ПНВ был произведением германских инженеров и предлагался для штурмовиков и вообще для частей особого назначения. У североамериканцев — такие только испытывались, их предлагали для пилотов вертолетов.
Он постучал ногой по полу — потому что догадался: те, кто окружил дом, не хотят шума, они нападут, как только будут уверены, что в доме все тихо и все заснули.
Что ж, удачи им.
Он надел бронежилет, затем разгрузку. Примкнул к автомату длинный, сорокаместный магазин. Надел шлем и ПНВ, проверил, как он работает. Батарейки хватает ненадолго… но на ночь должно хватить. Полностью.
Затем — он подполз по полу к креслу, в котором храпел агент (это выглядело бы смешно со стороны, с экрана синематографа, но не для того, кто находится в этой комнате, в этом городе и в этой стране) — и осторожно,
