в расписанной золотом свите из темно-синей ткани и высокой меховой шапке, сейчас стоявший перед каганом славянин сам себе казался мелким и никчемным. Вокруг него чадили едкие курения из коры пихты и веток можжевельника и в их дурманящем дыму, владыка аваров, с его слепящим великолепием одежд и блеском драгоценных украшений, со скалящимися отовсюду мордами грифонов, казался особенно грозным. Это величие подтверждал и высившийся за его спиной сверкающий идол Сварги-хана, верховного бога аваров, для изваяния которого некий отчаянно храбрый воин, в старые времена, позволил залить себя живьем в золоте.
— Ты видел как он умер? — настойчиво повторил каган.
— Также ясно, как вижу сейчас тебя, — горячо произнес мужчина , - пусть сам Перун поразит меня громом, если я хоть раз видел такую бурю средь ясного неба, а Дунай разливался так быстро. Константин мертв и сейчас гниет на дне речном, также как и многие его воины. Из тех, кто остался в живых никто уже не помышляет идти на север, а многие сербы уже оставили Первослава и больше не признают его своим князем.
— Такова кара, — величаво кивнул Эрнак, — всем нечистивцам, что пришли в наши земли с Распятым Мертвецом, тем, кто хотел принудить нас отречься от богов предков. Теперь ты видишь, Просигой, что наши боги — не бессловесные древо и камень, как утверждают жрецы Распятого? Что они сурово карают предателей и святотатцев — как покарали они царя ромеев?
— Вижу, великий каган, — Просигой склонился в поклоне. Сидевшая рядом с каганом Неда, облаченная в куньи меха, презрительно усмехнулась и от этой усмешки жупана тимочан бросило в дрожь — оба берега Дуная уже полнились пугающими слухами о могущественной ведьме, что повелевает ветрами и волнами Дуная.
— Можешь идти, Просигой, — каган небрежно повел рукой, — ты принес сюда добрую весть и мы довольны. Когда я вновь перейду Дунай, я не забуду, кто из славян сохранил верность своему повелителю. Не Первослав, а ты станешь первым средь сербов.
— Великий каган так добр, — Просигой неловко поклонился и, бочком протиснувшись меж стоявших у входа гепидских стражей, покинул Большой хринг. Едва он скрылся из глаз, как Эрнак, доселе сидевший прямо как стрела, расслабленно развалился на троне, бросив довольный взгляд на супругу.
— Что же, я посрамлен, — сказал он, — признаться, я до последнего не верил, что ты сможешь превзойти Оуюн в колдовстве. Но Черная Жаба явно любит тебя больше чем ее — и благодаря ей, по крайней мере, пока, мы можем не бояться ромеев под стенами хринга.
— Все боги хранят тебя, муж мой, и я молюсь им непрестанно, — горделивый вид и надменный взгляд Неды плохо соответствовал ее смиренным словам, когда бывшая княжна в очередной раз подтвердила свою негласную роль соправителя каганата. Сам Эрнак, воинственный и храбрый Эрнак, побаивался ее — точнее тех темных сил, которым она так истово служила и которые так щедро вознаграждали ее за службу. Неда не собиралась делиться с супругом всеми своими секретами — как например, что столь впечатлившее всех колдовство оказалось возможным лишь потому, что седьмицу назад колдунье тайно доставили из Константинополя небольшой ларец из черного дерева, в котором хранились волосы, частицы крови и слюны басилевса. Константин умело берегся от яда, заставляя всех, кто подносил ему вино и пищу предварительно пробовать ее, но против искусства, способного причинить вред по одному лишь нечаянно оброненному волоску или закатившемуся под ковер обрезку ногтя он оказался бессилен.
— Что ты будешь делать дальше, великий каган, — спросила Неда, — пойдешь за Дунай, как обещал этому жупану? Или же, наконец, выполнишь обещание, данное Ярополку?
— Твой брат, да, — Эрнак невольно поморщился, будто вспомнив, — я как раз послал за ним. Боюсь, ему придется еще немного подождать — я не могу идти на Запад, не закончив дела на востоке. Но время Редвальда еще придет и твой брат вернет трон своего отца.
— Рад это слышать, — послышался голос от входа и в тронный зал шагнул молодой человек в расшитой золотом алой свите, штанах из выделанной оленьей кожи и высоких сапогах. Темно-зеленый плащ на его плечах украшало изображение оскалившего пасть черного медведя — священного зверя королевского дома Тюрингии. Медведь скалился и с золотой гривны на шее и на бронзовой пряжке широкого пояса. Небрежно поклонившись кагану и его супруге, юноша встал перед троном, с вызовом глянув на Эрнака. Тот же, снисходительно улыбнувшись, сделал знак стражникам выйти вон.
— Я тоже вас оставлю, — Неда гибко поднялась с трона, спускаясь по каменным ступеням — у меня еще остались дела в святилище. Когда закончишь здесь — зайди ко мне, братец.
Ярополк кивнул, невольно залившись краской, когда женские пальцы дразняще погладили его по щеке. Когда Неда покинула хринг, юноша перевел взгляд на Эрнака.
— Я слышал о том, что
