полно зверья?
Но ни лука, ни копья.
Коль не конен, не оружен –
на буя кому ты нужен?
Из трусов достал резинку,
тельный крест свернул в дробинку.
(Сложно, думаешь? Ну, прям!
Хули нам, богатырям?!)
И покрался вдоль ручья,
подстрелить хоть воробья.
Лишь поднялся по пригорку
видит дивную разборку:
Под ракитовым кустом
лебедь дергает хвостом,
а вокруг, тряся гузком,
ходит коршун голубком.
Приседает и кивает,
по-людски увещевает:
— Ах, красавица, довольно!
ну, отдайся добровольно!
Не вертись и не шуми,
только хвостик подними.
Я уж так тебя хочу –
за разок озолочу.
А лебедушка прекрасна
в крик кричит: "Я не согласна!
Ах ты, старый педераст!
пусть тебе гадюка даст!
Ты лукавством братьев всех
Подло ввел в содомский грех.
Ты и дядьку совратил.
Дядька герпес подхватил.
Горе всей моей родне!
А теперь пристал ко мне?
Сгину старой девой в сплине,
Но не дам тебе, скотине!
Тут царевич загундел:
— Это что за беспредел?
Эй, козел, тебе не ясно?
Видишь — дама не согласна!
Что ты пялишься, как лох?
Ну-ка быстро — хенде хох!
Чтоб видней в дальнейшем было,
можно в глаз, а можно в рыло!
И дробинкой из рогатки
прямо коршуну в сопатку!
Ярким пламенем пылая
загорелась птица злая,
только дым пошел окрест
(так святой возможет крест)!
Лебедица молвит страстно:
— ты сражался не напрасно!
То не коршун опочил,
колдуна ты замочил.
Не смотри на перья птичьи,
спас ты честь мою девичью,
и за храбрость за твою
раздобреешь, как в раю!
Я тебе открою тайну:
все, что было — не случайно.
От очей людских сокрыт
чудный замок здесь стоит.
Злой колдун, не зная сроку
предавался в нем пороку.
Но пропало колдовство:
завтра все узрят его.
Коль не струсишь, не сробеешь –
ты тем замком овладеешь,
Станешь знатен и богат
Как российский казнокрад.
Нынче ж оба, ты и мать,
натощак ложитесь спать.
Воротившись к мамке родной
лег царевич спать голодным.
Мать всплакнула, засыпая:
«Ох, судьбина наша злая!»
***
С солнца первыми лучами
видят терем пред очами.
Да не терем — цельный град –
полторы версты в обхват.
Куполов злаченых ряд
Ярче солнышка горят!
А окон-то! А окон!
по сто штук с пяти сторон!
То-то вбухано сюды
на окошки те слюды!
Где набо́льшее окно
надпись вязью "Казино"
Впереди сияют врáта,
будто кованы из злата.
А вверху, огнем пылая,
днем свет Божий застилая
надпись красная горит.
Сын царице говорит:
— Я по буквам прочитал
«Клаб Хотел Гвидон Ройял».
Мне до клаба нету дел,
но пожрать бы я хотел.
Эта хатка, чую я,
будет вотчина моя.
Сходим, мать, туда пока,
да заморим червячка.
Мать и сын идут к воротам.
Там стоят мордовороты –
двухметровые качки,
блещут черные очки.
При дубинках, в камуфляже.
Нет надежней этой стражи!
Вдруг, навстречу из ворот,
искривив в улыбке рот,
выступает с видом лорда
звероподнейшая морда:
золотые галуны,
и с лампасами штаны,
широченный, как амбар.
Словом, ясно кто: швейцар.
Он ворчит: «Нельзя сюда!
Завертайте, господа.
Утром нет у нас приема,
и сеньора нету дома.
Наш Иль капо — чародей,
превращает в жаб людей.
Так пока в отлучке маг –
в жопу ветер, в руки флаг
Прего мистер, скузи, сэр!
Гоу хом, майн либе хер!»
Дав швейцару с лету в ухо
Говорит царевич сухо:
— Скажешь «хер» еще хоть раз –
принародно вырву глаз.
Я Иль капо. Даже выше.
Я отныне ваша крыша.
Твой колдун был туп и глуп,
Потому он нынче труп.
К бабе лез без этикета,
я пришил его за это.
Раздавил, как чижик тлю,
сильно наглых не люблю.
Так что с нынешнего дня
будешь слушаться меня.
Только тут швейцар врубился:
это новый босс явился.
На колени бухнул он
и сказал лишь: «Скузи, дон!»
Стражи головы склонили,
двери молча отворили,
и как есть, в грязи, в пыли
мать и сын вовнутрь вошли.
Тут же слуги прибежали,
все восторг изображали,
и неслось со всех сторон:
«Вив Иль капо! Вива дон!»
Громко «Доном» величают
ключ от офиса вручают,
катер бело-голубой,
секретаршу «Мисс Плейбой»,
бодигарда с мощным торсом
и ковер с высоким ворсом.
И, с согласия царицы,
начал тяжкою десницей
этим клубом править он
и нарёкся «Дон Гвидон».
***
Ветер по морю гуляет
и кораблик подгоняет.
Парус белый, медь горит,
Вверх, как буй, торчит буршприт.
Ходят важно, благочинно
Вдоль по палубе купчины,
в шубах, несмотря на зной,
с полной золотом мошной.
Видят остров с домом новым,
пристань с настилом сосновым,
Тяжких кнехтов черный ряд
да таможенный наряд.
А на пристани девицы
кажут морю ягодицы.
Пристают к заставе гости.
Их зовут раскинуть кости,
в баньке с девками погреться
и скоромным разговеться,
на стриптизе побывать,
в картах счастье испытать.
А когда дошли до точки,
под конец веселой ночки,
на прощальный закусон
кличет их к себе Гвидон.
Он купчинам наливает,
и при этом возглашает:
— Проигрались, господа?
Ну, да это не беда!
Раз пошли дела паскудно,
то пора домой, на судно.
Соберете вновь деньжат –
я вам снова буду рад.
Говорят ему купчины:
— Тяжкая у нас кручина:
Торговали целый год,
был на уровне доход,
но лишь к острову пристали,
нас как ЮКОС раскатали.
Нет ни денег, ни товара,
лишь портков осталась пара.
И лежит нам путь далек,
через море на восток,
к славному царю Салтану.
— Подавать я вам не стану, –
говорит им дон Гвидон.
— А Салтан-то ваш — гондон!
Без вины и без причины
утопил жену в пучине.
И с женою он, дебил,
сына ро́дного сгубил.
Так ему и передайте.
Ну, купчины, прощавайте!
***
Вот и небо посветлело.
Скрылось судно в дымке белой
а царевич смотрит вдаль,
и в глазах его печаль.
Тут он кнопку нажимает,
секретаршу вызывает
Та спросонья: "Что? Опять?
Можно лифчик не снимать?"
— Нет, на сей раз, крошка Стелла,
вызвал я тебя для дела.
Я с тобой читал вчера
файл агента Комара.
Он нам пишет неустанно
из хором царя Салтана.
Ты проверь свою постель,
извлеки его отель,
и немедля, в тот же час
Комару пошли приказ:
пусть в приемные покои
он веб камеру пристроит,
да пришлёт на мэйл отчет:
как там фатер пальцы гнет.
***
Дон Гвидон вкруг кресла
