Книга Сеятель снов - София Юэл

настолько искренним и настоящим, что незадачливый любовник Дианы Пэриш поспешил убраться из дома, больно ударившись коленом о журнальный столик. Через несколько недель молодой человек пришёл снова, на этот раз трезвый и уверенный в своём превосходстве. Джереми вопросительно взглянул на него через плечо ‒ он сидел в гостиной и без особого интереса смотрел «Логово Дьявола» 1963 года. Мужчина пригрозил ему пальцем и посоветовал идти в свою комнату играть в игрушки, иначе он всё расскажет матери, и Джереми будет наказан. То, что произошло потом, незадачливый гость не мог объяснить никому, даже самому себе. Он лишь помнил, как мальчишка улыбнулся ему хитрой улыбкой Гринча и подмигнул. «Смотри», − сказал он, а после закрыл свои глаза ладонью.

Назойливый шёпот зазвучал со всех сторон и одновременно в голове гостя. Хвататься за голову и закрывать ладонями уши было совершенно бесполезно, он уже падал куда-то, нёсся с огромной скоростью, вниз, вниз, к ядру Земли, вниз, к самому дьяволу. Когда-то давно лет в тринадцать Майкл Калхоун впервые покурил марихуану, выпив перед этим три пинты крепкого пива и тогда он ощутил нечто похожее. Повалившись на спину, он смотрел в чёрное небо и нёсся куда-то с невероятной скоростью, не в состоянии остановиться. Всё вокруг кружилось, тело вибрировало, а кожа на лице словно обмазана эвкалиптом.

Шёпот прекратился. И падать стало совсем не страшно, даже приятно. Чертовски весело, можно сказать.

«Поднажми, Майки! Выдави из этой крошки все 170, давай Майки! Яхууууу!» – Слова его старого друга, почти уже позабытые слова. Они любили машины, быстрые и мощные. И на этих машинах они силились когда-то обогнать время, обхитрить его и навсегда остаться молодыми. Давным-давно они думали, что никогда не умрут и можно мчаться на машине по ровной трассе с огромной скоростью, потому что они молоды и неуязвимы для всех столкновений и крушений. Как же давно это было. «Давай, поднажми, Майки! Давай, давай, давай!»

Падение прекратилось, но выброс адреналина и эйфория были настолько сильны, что Майкл Калхоун всё ещё чувствовал, как громко и часто колотится его сердце, как и в тот раз, когда он впервые обкурился травой. Следующее, что он помнил – как оказался не в доме Пэришей, а в просторной светлой комнате с белоснежными гардинами на окнах. В глаза бросилась огромных размеров кровать, на ней могли бы с удобством расположиться человек пять. Полупрозрачная вуаль на окнах плавно отступала в сторону, освобождая путь ласковому бризу и запаху моря, который распространялся по комнате невидимым облаком и приятно щекотал ноздри. Майклу нравилось находиться в этой светлой комнате и вдыхать ароматы своего детства. Он вырос на побережье, и всё его отрочество прошло рядом с бурным солёным морем. Но здесь пахло не только морем, комната была переполнена самыми разнообразными запахами его детства и юности. Это были полузабытые, даже полумифические ароматы, они будоражили, вызывали восторг, опьяняли. Здесь пахло всеми утраченными и позабытыми детскими артефактами. Пахло его пыльным чемоданом с комиксами. Под увесистой стопкой древних помятых комиксов когда-то лежали журналы интересного содержания, надёжно спрятанные от родительских глаз. Эти журналы тоже пахли, не так как комиксы, по-особенному. Это был терпкий запах тайны, сладковатый мускусный запах незрелой прыщавой похоти с лёгкой примесью кисловатого запаха стыда. Он жадно вдыхал ароматы лимонада и миндального печенья, гренок с клубничным джемом, древних толстых энциклопедий его деда, дряхлого размалёванного шариковой ручкой письменного стола, за которым он делал уроки, жёлтых и красных листьев, налипших на подошву его любимых кроссовок.

Когда-то давно вблизи моря он играл с друзьями, расставлял сети для медуз, ловил крабов. Рядом с морем он бродил в одиночестве, радовался или грустил, рядом с морем он первый раз занимался сексом с рыжей девчонкой по имени Флоренс. Флоренс разрешала ему всё, ведь для неё это был не первый, не второй и не третий опыт. Она была открыта и дружелюбна со всеми мальчиками, которые покупали ей милые безделушки или могли раздобыть её любимый сливочный ликер. Угловатая пятнадцатилетняя шлюшка Флоренс с озорной улыбкой и неизменными синяками на веснушчатом лице. Говорили, что она жила в бедном квартале в обшарпанной квартире с отцом, который беспробудно пил, и каждый день отвешивал ей оплеухи. Ничего серьёзного, но иногда она пропадала на несколько недель, и все понимали, что Флоренс на этот раз сильно досталось. Майклу было всё равно, он забросал её самыми разнообразными безделушками и напоил самым вкусным сливочным ликёром, достать который оказалось очень непросто, но он достал. С одержимостью исследователя он вдыхал запах её рыжих волос, наслаждался видом её стройного ещё не до конца оформившегося тела, целовал её маленькие груди, нетерпеливо раздвигал её длинные ноги. В четырнадцать лет Майкл Калхоун познал крайнюю степень открытости и дружелюбия Флоренс. И по прошествии стольких лет, прямо сейчас в этой светлой комнате он снова чувствовал её запах. Запах Флоренс был везде: в воздухе, в его одежде, на его коже, повсюду. Воспоминания о Флоренс накрыли его мощной волной. Он хотел её, возможно, он даже любил её, в четырнадцать лет сложно прочувствовать разницу между любовью и похотью. И сейчас ноздри, казалось, полностью заполнились запахом её тела, волос, её дешёвых духов и даже запахом её трусиков, которые он сдёргивал с неё когда-то нетерпеливыми непослушными пальцами, на заднем сидении отцовского форда. Вожделение нарастало с каждым вдохом и выдохом. Её гибкое тело, её нежная кожа, веснушки на щеках, синяки и ссадины, её огромные зелёные глаза и её стоны… Сильное возбуждение, жар и томление стали почти осязаемы. Он закрыл глаза и почувствовал на себе две пары тоненьких женских ручек. Он знал, что это не руки Флоренс, потому что Флоренс уже нет в живых, её отец позаботился об этом, а вскоре и сам сгнил в тюрьме. Но это и к лучшему. Флоренс – это прошлое. А эти нежные ручки на его теле явились из мира его желаний и грёз, и ласкали его так, как не ласкала ни одна женщина. Почти одуревший от похоти, он открыл глаза и увидел их. Дыхание сделалось тяжелым и неровным, потому что он смотрел на самых прекрасных женщин на свете. Это были не дешёвые крашеные блондинки с перекаченными сиськами из его подростковых туалетных грёз. Это были падшие ангелы и, глядя в их сияющие порочные глаза, ему была ясна причина их грехопадения. Их было две, одна прелестнее другой. Та, что ласкала его слева, обладала нежной кожей, похожей на домашние сливки, волосами цвета горчицы