class="p">– Писатель – человек, которому мало одной жизни. Он хочет прожить сразу тысячи.
Девушка:
– Выдуманные жизни могут быть успешным заменителем настоящей?
Мужчина:
– Не столько заменителем, сколько обогащением. Ты заново рождаешься с первой строчкой нового творения и в процессе написания боишься смерти не из-за себя, а лишь по причине недоделанности работы. Проживаешь с произведением целую жизнь, даже если это небольшой рассказ. А потом готов умереть, когда уже нечего добавить. Вот и целая жизнь. Потом очень странное ощущение испытываешь: возрождение на ровном месте. Казалось бы, физически и не умирал, но каким-то образом возродился и готов создавать что-то новое.
Девушка (удивленно):
– Могут ли читатели при прочтении ощутить нечто подобное?
Мужчина:
– Все эти интенсивные, чудесные, насыщенные невероятными событиями жизни вполне возможно обнаружить прямо за обложкой, если у человека достаточно собственной фантазии, эмпатии к персонажам и доверия автору. В том случае, конечно, если книги, в которых эти потенциальные жизни прячутся, не полный шлак.
Девушка:
– А вы пишите хорошие книги?
Мужчина (усмехнувшись):
– С места в карьер?
Девушка:
– Вы обещали!
Мужчина:
– Хорошо. Писать нужно так, чтобы читатель забывал дышать. Его удушье – лучшая награда. Ты сам диктуешь ритм. Вдох-выдох-выдох, пауза, вдох-выдох-выдох, ритм вальса. А потом обрыв – и падение в пропасть. Где уж тут дышать – здесь только крик. Или иначе: затянуть, перекрутить, сжать грудную клетку – и лишь собственный пульс, сбивающийся в аритмию, напоминает ему о том, что пора возвращаться. Если меня так читают – да, я хороший писатель.
Девушка:
– В любом случае, у вас много поклонников.
Мужчина:
– Ну, это не показатель.
Девушка:
– Вы поэтому не проводите встречи с читателями?
Мужчина:
– О чем мне говорить с ними? Доброте словами не научишь, из глаз в глаза не передашь, что бы ни твердили религиозные проповедники. Мудрость уже в тысячах честных книг, созданных сотнями умнейших авторов. И если есть желание лучше узнать конкретного писателя – читайте внимательнее, он всегда проговаривается, и не обязательно неосознанно. А всё живое человеческое общение сводится к сплетням и слухам. Всё желание общаться – это лишь потребность поделиться никому не нужной информацией, и очередная обреченная на неудачу попытка потрафить своим амбициям, убедив собеседника, что ты умней и сообразительней, на худой конец – красноречивее.
Девушка (погрустнев):
– Так для чего люди встречаются?
Мужчина:
– Чтобы не пить в одиночестве – это считается упадничеством, а иногда и просто деградацией.
Девушка:
– Давайте выпьем. Чтобы у вас не было искушения начать деградировать в одиночестве. Вы ведь один живете?
Мужчина (разливая коньяк по стаканам):
– Аки перст. Прячусь от фанатов в затворничестве.
Девушка:
– Ну, вы и не поп-идол! Пока ещё. О, «Курвуазье»!
Мужчина (скромничая):
– Имею слабость к дорогим вещам. Стыдно, но приятно. Лимончик возьмите.
Девушка:
– Да, спасибо. Так я не сильно ошибусь, если предположу, исходя из вами же сказанного и написанного, что вы не очень высокого мнения о людях?
Мужчина:
– Чем лучше узнаешь людей, тем хуже мнение о каждом из них.
Девушка:
– Вы считаете, что хорошо знаете людей?
Мужчина:
– Очень хотелось бы выставить себя тонким психологом, великим исследователем человеческих душ, так сказать… но на самом деле мы не знаем других людей: в чужую голову залезть невозможно. В нас живут мифы о них. Какими мы их себе представляем – мы сами придумали. Чем проще мы – тем проще мифы. И наоборот. У параноика: каждый – враждебный агент. У алкоголика: каждый такой же дурак, лентяй и пьяница. Ты допускаешь альтруизм – и в людях будешь видеть хорошие черты. Ты циник – и все вокруг эгоисты. Заметьте, при этом мир вокруг не меняется – всё происходит в твоей собственной голове.
Девушка:
– Всё это так мрачно… А как же что-то светлое: любовь, дружба?
Мужчина:
– Любовь – это ад. Самый счастливый ад в жизни. Ты с радостью сгораешь изнутри и мечтаешь, чтобы это продолжалось вечно. А дружба – только слово, используя которое, на человека пытаются навешать дополнительные обязательства.
Девушка:
– Вы не верите в дружбу?
Мужчина:
– У людей нет потребности в дружбе, есть лишь потребность в общении. Или, как я уже сказал, в собутыльнике. Нужно высказать всё, что тревожит и мучает, либо просто донимает, причем, неважно – кому. Друг – обычно, тот, кто просто реже отказывает, дольше слушает и увереннее держит банку, если позволите такой вульгаризм.
Девушка (убежденно):
– Просто вас, видимо, часто предавали и вы не можете простить. Или предавали вы – и не в силах попросить прощения. Только так и разрушается дружба. И со временем человек остается один.
Мужчина:
– Человек никогда ни в чем не раскаивается. Человек никогда ничего не прощает. На словах можно заявлять всё, что угодно, но внутри все мы непогрешимы и оправдаем любой свой поступок, но никогда не потрудимся оправдать чей-то неблаговидный поступок в отношении нас. Все обиды мы постоянно помним. А простить – значит забыть. А помнить – значит когда-нибудь припомнить. Может, спьяну, в сердцах, сгоряча во время спора, но всё, что, казалось, простил и забыл – вспомнить и припомнить. Так что, тут я с вами соглашусь: человек рано или поздно остается один в компании только со своими обидами и проступками.
Девушка:
– В общем, нет на свете счастья. Я правильно поняла ваш посыл?
Мужчина (оживившись):
– Здесь как раз всё не так однозначно. Счастье не следует путать с эйфорией или любыми иными радостными чувствами по отношению к собственной жизни; оно не связано напрямую с приятными ощущениями, которые ограничены законами физиологии и долго не длятся. Нет, счастье, скорее, возникает вследствие эмоционально нейтрального, немного отстраненного потока восприятия, которое расширяется, даже окрыляется только при отсутствии страдания, стресса или других негативных реакций.
Девушка (задумчиво):
– То есть эйфория, наоборот, может мешать счастью?
Мужчина:
– Да. Неизбежное осознание того, что радость, нега, услада рано или поздно закончатся, не дает полностью раствориться в мгновении бытия, что есть необходимый и чуть ли не единственный элемент счастья.
Девушка:
– Счастью можно научить?
Мужчина:
– Я, конечно, предпринимаю попытки в своем творчестве достучаться до естества читателя, пробить традиционную снисходительно-пренебрежительную броню, которую нацепляет каждый, лишь только какой-либо умник начинает его учить, в частности именно преодолевать страдание, изменять способ восприятия, но… (делает паузу и обреченно разводит руками) о результатах здесь можно только догадываться.
Девушка:
– Ваши книги вызывают очень разнообразный спектр реакций от безоговорочного преклонения до жгучей, прямо-таки лютой ненависти.
Мужчина:
– Ну, всем не угодишь, в этом нет ничего необычного. Да автор и не должен пытаться подладиться под возможного читателя. Поверьте, он сам
