Петрович выходит, кинув напоследок:
— Мы еще с тобой договохим, умник!
И, заметив, как меняется в лице Сергей, довольно улыбается: смог-таки ответить этому выскочке-недоучке!
Серый вскакивает, но кричит уже в закрытую дверь:
— А дгазниться не честно, понял!
Он сел за свой стол, набычился, уставившись в пустой экран.
— Ну что, получил? — сказал я, усмехнувшись. — Похоже один-ноль в пользу Петровича.
— Так не честно, — повторил Серый. — Ты же видел: я по-умному, словами… а он?
— Но сегодня мяч на твоей стороне, а? Я удивляюсь, как у вас до драки каждое утро не доходит.
Серый откинулся в кресле, развел руки в стороны, улыбнулся:
— Не пгеувеличивай, Никитос! Ты же понимаешь, что мы с Петговичем спогим по-дгужески, так сказать. Я же его, стагого пегдуна, по-своему люблю.
— Заметно.
— Да ну! — машет рукой Серый. — Он же в душе добгяк, — задумчиво чешет затылок. — Ну, может где-то очень глубоко.
— Это уж точно, очень глубоко, — вздохнул я, погружаясь в Сеть.
И в этот момент меня будто накрыло. На экране вместо окон сайтов поставщиков возникли фотографические образы Ольги — ее лицо с ироничной ухмылкой в день нашей встречи, серьезные большие глаза, когда она работала над курсовой, сонные и опухшие наутро после нашего турпохода… кстати, в последний день нашей совместной жизни. Той, другой жизни.
Я помотал головой, сбрасывая с себя эти воспоминания. И с чего я вдруг именно сейчас вспомнил? Это как-то связано с моим кошмаром, Глебом, упавшим камнем? Почему я все это связываю в одну линию?
— Никита! — кричит Сергей.
— Что? — спросил я, выйдя из транса. — Ты что-то спросил?
Сергей откинулся в кресле, развел руки в стороны:
— Я говорю шеф звонил, ты что не слышишь меня?
— Ну и что? — отвечаю я, встаю, чтобы кофе из кофемашины. Чувствовал, что не мешало бы еще взбодриться. Кофе поможет, наверное, выключить эти воспоминания из прошлой, другой жизни и как-то включиться в эту.
— Как что? — сказал Серый, подавшись вперед. — Мне Алевтина сказала, что сегодня зарплату дадут!
— Зарплату? — спросил я, повернувшись к нему, пока кофемашина ароматно булькала мне в чашку. — Это с чего такой праздник?
— Ну, здрасте! — рассмеялся Серый. — Завтра же праздник: День победы! Выходной!
Точно, подумал я. С этими странными делами и страшными снами, я совсем выключился из реальной жизни. Ну, праздник, ну, выходной и что? — подумалось мне. Для меня и Глеба это что меняет? Связано это как-то?
— Черт! — крикнул я.
— Что?! — испугался Серый.
Дымящийся кофе в чашку налился, машина плюнула напоследок две капли и замолкла. Я взял чашку, прошел к своему столу, сел, уставившись в экран.
— Ничего, — ответил я. И решил, что мои теории заговоров заходят уже слишком далеко. Все эти видения, сны… Но, с другой стороны, мне никак не дает покоя этот камень. И те черные глаза тетки в приемном отделении… Или показалось? Я сейчас, спустя время, в этом не уверен.
Так, — сказал я себе, — надо позвонить Светке и все узнать! Срочно! И как-то с ней договориться и попасть к Глебу! И…
Тут дверь распахивается, и появляется шеф.
— Привет, тунеядцы! — воскликнул он с порога, улыбаясь, как обычно, на все тридцать два зуба. — Где моя ненаглядная? На месте?
Он всегда так спрашивал об этой серой мыши, бухгалтерше Алевтине, каждый раз. Давно уже не смешно, но мы с Серым все равно засмеялись, а Серый даже застучал по столу ладошкой с приговором: «ненаглядная!», мол, шеф рассмешил. Но шеф указал на него указательным пальцем и серьезно произнес:
— Не переигрывай, Сергей. Этого я не люблю.
Серый тут же сменил маску, выразив саму покорность, поднял руки.
— Пгошу пгощения, Пал Палыч, без задней мысли! Я думал это шутка!
Шеф глянул на него уничтожающе, а потом опять обнажил свои тридцать два:
— Ха! Попался! Это и была шутка! — перевел улыбчивый взгляд на меня. — Так она здесь?
— Здесь, Пал Палыч, — ответил я. — С утра шебуршит чего-то там.
— Это хорошо! — он подмигнул и двинулся к двери. — Сегодня зарплату переведем, радуйтесь!
— Так мы гадуемся, господин дигектог! — воскликнул Серый, театрально привстал и поклонился. — Каждый газ гадуемся и пгямо…
— Так! — опять нахмурился шеф и ткнул в него пальцем. — Серый! Я сказал: не переигрывай! А то накажу.
— Все, все! — поднял снова руки Серый, сел и изобразил жест «закрыл рот на замок».
Петрович откровенно ухмылялся, когда шеф скрылся за дверью, а я сказал:
— Нарвешься ты когда-нибудь, Серый.
— Не нагвусь, Никита, — сказал он вполне серьезно. — Я непгикасаемый, ты газве не знал?
Я знал, что он сынок одного из шишек завода, но до каких пределов действует его иммунитет, интересно?
— Ну, слышал так… не помню от кого, — сказал я.
— Ничего он мне не сделает, понял?
— Ну-ну, давай, проверь! — сказал Петрович.
Он махнул на него рукой, мол, да пофиг.
А я погрузился в работу, накопилось. Старался не думать о Глебе, Ольге.
Но в обед меня накрыло. Прямо за столом.
Столовая у нас на третьем этаже главного корпуса. Чтобы туда добраться, нужно пройти из нашего корпуса через воздушный переход, пройти по шумным коридорам цеха готовой продукции, влиться общий поток немногочисленных рабочих, все равно обедающих по часам. Быстро накидали на подносы тарелки с блюдами самого простого комплексного обеда, оплатили и заняли первый попавшийся свободный столик. Петровича с нами не было в этот раз — у него как раз пришла машина с товаром на склад, — сидели вдвоем с Серым. Болтали о том, о сем, все больше по работе. Серый какой-то анекдот рассказал про вдову, мы смеемся, переводим разговор на женщин. И только я хочу ему тоже рассказать какой-то анекдот про еврея, который на нашего шефа похож, как на глаза мне опускаются черные шторы и… я отключаюсь.
Перед глазами возникает видение.
Ольга, такая как я ее помнил, идет домой. Время позднее. Опять, наверное, задержалась на работе. Все такая же, думаю я, глядя на нее словно с высоты и чуть сзади, как дух. Такой же пружинистый спортивный шаг, легкая, жизнерадостная, только глаза чуть припухшие, видимо недосыпает. Ох, угробит ее эта работа!
Я слышу какой-то голос. Через секунду узнаю — это голос Ольги, в руке телефон, она с кем-то разговаривает. Она хочет поскорее вернуться домой, ее ждет приболевшая мать, Маргарита Марковна. Опять захандрила от перемены погоды, не иначе. И никакая йога, которой она рьяно увлекается, ей не помогает. Ольга понимает, что это скорее психологическое, нежели физиологическое, потому решила не заходить в аптеку, как ее просила мать, вывалив огромный список лекарств, а идти поскорее домой.
