другой ногой в сторону. Флидерин устремил свой взгляд себе под ноги и пока на первый план выпал лед, с ранами в виде белых тонких линий, покрывающих всю поверхность; в дальнейшем же он пытался прорубить взглядом как буровом скважину и взглянуть на спокойную, студеную воду подо льдом, однако все попытки были тщетны и он уже собирался опустить в отчаянии руки, как неожиданно заметил два огонька, сверкнувших на миг глубоко в воде, после чего они сразу же погасли. Он остолбенел, сильно зажмурил несколько раз глаза и с более ясным зрением заново взглянул в то же место, но там уже ничего не было. Оставить все как есть он не мог и теперь, еле идя по льду, не прерываясь, тщательно смотрел себе под ноги, дабы не упустить очередного их появления, которое, он был уверен, обязательно должно еще раз свершиться – так оно и произошло, только под конец, когда он перешел с поверхности льда на снежный покров земли, присел на корточки и бросил последний взгляд на ледяное озеро, впоследствии отблагодарившее его внимательность и терпение внезапным отблеском двух светящихся глаз. Флидерин отошел назад в страхе и теперь полностью был уверен в истинности увиденного. Он побежал к себе домой, не переживая о спящем отце, плотно, с грохотом закрыл дверь дома и бегло поднялся на второй этаж к себе в комнату. Как маленькое дитя он укутался в одеяло, предварительно сняв с себя всю одежду до трусов и, дрожа от страха и холода, спрятался под покрывалом, оставив небольшую щель для проникновения кислорода. Дыхание его участилось, пульс бился невероятным темпом. Флидерин держался за сердце и поражался такой быстроте частоты биения – такой повышенный ритм сердца он давненько не переживал, а может и никогда в своей жизни. Отец часто любил заявлять с запуганными глазами и с рукой, крепко прижатой к сердцу, что у него тахикардия.
«Да, теперь я понимаю его страх. Походу, сейчас у меня та же фигня. Господи, дай мне сегодня выжить, пожалуйста…»
Та же бессонница никуда не испарилась и так же не давала ему покоя. Помимо этого, учащенное биение сердца и чувство внутренней сдавленности побудили появление резких, болезненных спазмов, поочередно охватывающих его в разных частях тела. Повезло, что отец крепко спал и не решил ни с того ни с сего проверить состояние сына, так как в этом случае его мог охватить ужас при виде дерганого тела Флидерина, похожее на процессию изгнания внутреннего беса. На протяжении всего часа Флидерин боролся со всеми возможными болями в теле. Закончился этот сущий ад долгожданным и желанным сонным забытьем. Изнуренный всеми жестокими физическими испытаниями, он в конце концов сдался и на рассвете уснул, в то время как отец только встал на ноги и громко зевнул с широко раскрытым ртом, обнажив пожелтевшие зубы с черными точками. С теплой чашкой чая в руке, он вышел на уличный порог и впитывал в себя морозное утро, сменившее синие краски ночи на чуть теплые, желтые оттенки золотистых лучей солнца, с трудом отепляющих пространство, но однозначно обогревающих внутренний мир человека. Дядя Гена прихлебывал горячий чай небольшими глотками и встречал теплое утро, не подозревая о пережитой ночи Флидерина, только до того момента, пока он не увидел перед своими глазами следы ботинок на снегу, направленные от и к входной двери дома. Поразительно, как первой его догадкой стала мысль, что это опять тот же черт, вернувшийся по их голову. Он настолько был убежден в правдивости этой версии, что перестал рассматривать другие варианты и слепо доверился первому предположению, наивно и безрезультатно проводя шустрое расследование, на основании самых поверхностных и очевидных улик. Повезло, что долго оставаться в одиночестве с такими мыслями он боялся и, как только он влетел в комнату сына, моментально пришло осознание всей сложившейся ситуации, при видя брошенных небрежно на пол вещей, среди которых были и ботинки с еще свежими, не растаявшими клочками снега приклеенными к подошве. Отец все же не был полностью удовлетворен этими фактами и решил бесцеремонно, сильно тряся спящее тело, разбудить сына и прямо задать вопрос:
– Ты сегодня ночью выходил на улицу?!
Флидерин, толком не успев окунуться в глубокую, крепкую дремоту, смог быстро отойти ото сна и ясно ответил отцу, что это и вправду был он. Тело было до безумие напряжено и вместе с ним голова. Ему безусловно хотелось поделиться с отцом недавно произошедшей историей, однако он до конца не верил самому себе и опять ввергать дядю Гену в нервоз и ужас у него не было никакого желания.
– А че тебе надо было на улице так поздно? – спрашивал отец, успокоенный ответом сына, подтвердившего его догадки.
– Да… так, просто решил прогулять, подышать свежим воздухом.
Флидерин после этих слов принял сидячую позу, еле подняв свое тело с кровати, и безуспешно попытался встать на ноги.
– Ну, ладно, я уж думал опять тот черт, честно говоря. Господи, хорошо, что это был ты, а то я бы так с ума сошел! – звонко посмеялся отец и с приподнятым настроением покинул комнату сына и, сам того не думая, оставил Флидерина в страшном положении.
Он в ужасе оглядывал свои конечности и не понимал, почему не мог встать на ноги. Все тело вмиг стало атрофированным, он перестал ощущать свои пальцы рук и ног, несмотря на все тяжкие физические потуги. В районе таза и ниже, при попытке подняться с кровати, он чувствовал слабые, еле слышные отголоски того самого импульса, придающего силу претворять все потенциальные действия в жизнь. Продолжать долго стараться встать на ноги он тоже не мог и в этом его останавливали тяжелые, влажные, очень неприятные ощущения, повергающийся его тело в страшный пот. Глаза увлажнялись и дрожащие, посиневшие губы были готовы в любую минуту приобрести округлую форму и издать пронзительный крик о помощи, однако Флидерин нашел в себе силы пока не извещать о своем состоянии отца и мужественно, но с девственными слезами боролся со своим телом. Борьба в конечном итоге закончилась переходом в тактику стратегического выжидания нужного момента, когда его отпустят злые силы, стиснувшие в своих острых, длинных, когтях его бренное тело. Ждать пришлось долго: час, а то и больше. По истечению этого времени, он без каких-либо препятствий встал, сразу накинул на себя одежду и с пустым желудком побежал на остановку, не успев предупредить отца. Труский остался единственным человеком, которому он мог поведать историю с чертом подо льдом и торопился как
