пищи и от любви. Какое обоснование подводит под этот запрет христианство? В развёрнутом виде мы находим такое обоснование у апостола Павла:
«Я говорю. Поступайте по духу, и вы не будете исполнять вожделений плоти; ибо плоть желает противного духу, а дух – противного плоти: они друг другу противятся, так что вы не то делаете, что хотели бы. <…>Дела плоти известны; они суть: прелюбодеяние, блуд, нечистота, непотребство, идолослужение, волшебство, вражда, ссоры, зависть, гнев, распри, разногласия, (соблазны), ереси, ненависть, убийство, пьянство, бесчинство и тому подобное»[36].
Этим знаменитым определением дел плоти, данным апостолом, богословы пользуются, избегая его анализировать, поскольку такой анализ открыл бы весь масштаб заблуждения, в какое в данном случае впадает Павел. Желая во что бы то ни стало очернить и унизить плоть, он причисляет к делам плоти тоже низменные дела духа, каковых дух совершает достаточно. Разве плоть побуждает человека ненавидеть и мстить? Животное не способно на ненависть и месть, тем более на месть затаённую, терпеливую, готовую долго ждать удобного случая. Из духовной природы человека проистекает гораздо больше зол для него и его ближнего, чем из его телесной природы. Разве идолослужение, волшебство, зависть, гнев, разногласия, ереси – дела плоти, а не духа? Но, если признать это, рушится та искусственная стена, какую христианство возводит между плотью и духом.
Дух не в меньшей степени, чем плоть, бывает причиной низменных дел. Он бывает причиной таких дел даже чаще, чем плоть. Если плоть удовлетворена – а удовлетворить её легко, – она не беспокоит человека. Но, если дух не беспокоит человека, этот человек духовно мёртв. А если дух беспокоит человека, он побуждает его как к делам высоким и достойным, так и к делам низменным и недостойным. Дела славы, тщеславия, гордости, зависти, соперничества – все такие дела берут начало в духе. Плоть готова довольствоваться малым; дух никогда не готов довольствоваться тем, что имеет. Для дурных стремлений плоти есть предел, но нет пределов для дурных стремлений духа. Если бы в своих стремлениях дух всегда исходил из высоких мотивов, имелось бы основание для противопоставления духа как высокого начала плоти как низкому началу. Но дух руководствуется в своих делах и стремлениях всеми возможными мотивами. Поэтому, когда апостол требует «поступать по духу», он, сам того не осознавая, требует в том числе, чтобы поступали из зависти, из мести, из тщеславия, из хвастовства, из гордыни, из сребролюбия, из чванливости, из желания унизить другого, из желания превзойти другого и т. д. На это противоречие у апостола намекает Ефрем Сирин, не называя Павла по имени:
«Поскольку душа несравненно выше тела… справедливо будет думать, что и душевные пороки имеют преимущества перед телесными… хотя, не знаю почему ускользает это от разумения многих: и пьянства, блуда, воровства и близких к ним пороков… остерегаются… но равнодушно смотрят на пороки, которые гораздо важнее… зависть, злопамятство, лукавство, высокомерие, корень всех зол, по словам апостола, – сребролюбие и подобные сим пороки»[37].
Но это противоречие игнорируется богословами, и, как и две тысячи лет назад, христианство призывает «поступать по духу». Между тем из этого противоречия есть выход: достаточно слова «поступайте по духу» заменить на слова «поступайте по совести». Для отношения к ближнему это означает поступать сообразно морально должному. Тем самым проводится объективно верное деление между должным и недолжным поведением. Разделение на дела духа и дела плоти изначально несостоятельно. Разве не прекраснее цветок или травинка, не имеющие души, злого поступка или злого слова? В чём тут преимущество высокого над низменным и что тут высоко, а что низменно? Наслаждение запахом цветка следует отнести к духовным или физическим наслаждениям? Оно проистекает от обоняния, органа восприятия, стало быть, имеет физическую природу. А какова природа наслаждения красотой цветка? Красота порождается не только зрением – она творится духом. Животное видит тот же цветок, но не испытывает удовольствия от его красоты. Что в приятных ощущениях и удовольствиях от тела, а что от духа, до конца невыяснимо. Поэтому и деление удовольствий на плотские, низменные и высокие, духовные бессмысленно. Для секты николаитов удовольствие от полообщения было духовным, поскольку оно связывает человека с тайной рождения и тем самым, как никакое другое удовольствие, сближает его с Богом. Человек творит человека! Этот акт был под силу только Богу. Но Бог всё понимал в своём акте творения, а человек в своём не понимает ничего. Он влеком к нему удовольствием, и на этом заканчивается его участие в нём. Тайна творения себе подобного по-прежнему бесконечно выше его способности понимания.
Человека связывают с Богом и удовольствия от пищи. Эти удовольствия буквально подарены Богом человеку, потому что для поддержания жизни достаточно было бы гораздо меньшей степени удовольствия. Корова вряд ли испытывает при пережёвывании травы удовольствие, равное тому, которое испытывает человек, жуя бифштекс, приготовленный из её мяса. Чьё удовольствие тут более духовно и менее низменно? Неужели то более духовно, которое требует убийства живого существа? А если более духовно удовольствие коровы, то в чём состоит преимущество духовных удовольствий перед плотскими, если первые доступны и животным? Нет таких пределов зла, которых человек, руководствуясь исключительно духовными стремлениями, не мог бы переступить. Для богословия раннего периода христианства величайшим злом было сексуальное согрешение. Но каким ничтожным и смешным представляется на фоне неизмеримого, бездонного океана зла, проистекающего из духовности человека, зло утраты девицей своей невинности! (Злом мы это событие называем, следуя словоупотреблению святых отцов.)
VII. Любовь к миру и любовь к Богу
По христианским представлениям, главная ценность человека – Бог, а потому и свою любовь он должен отдавать всю без остатка Богу. Любовь к миру должна быть подчинена любви к Богу, а чувственная любовь осуждается христианством как греховная и дозволяется только между супругами. Любовь между неженатым мужчиной и незамужней женщиной греховна, помимо своей чувственной стороны, своей «незаконностью». Но и в супружестве похвальным считается ограничение проявлений чувственности. Лучше, святее те супружеские отношения, когда супруги, избегая плотского общения, живут в духовной близости как брат и сестра. По Клименту Александрийскому (II–III вв.), мужу «не следует желать свою жену, питая к ней братскую любовь»[38]. По Августину (IV–V вв.), «есть две любви: к миру и к Богу; если будет обитать в тебе любовь к миру, некуда будет войти любви к Богу. Пусть отступит любовь к миру и вселится любовь к Богу, пусть займёт место лучшее. Любил ты мир – не люби мира; когда вычерпаешь из
