этого становятся только более раздражительными.
Чтобы овладеть таким существом, как Галард, требуется нечто большее, гораздо большее, чем умение владеть словом, орудиями пыток или оружием, и я уважаю его за это. Есть те, кто говорит, что собаки лучше людей, я бы сказал, что лошади определенно более достойны восхищения, чем человеческая раса как вид в целом.
Пока мы с Галардом ведем молчаливую битву воль, мой разум обрабатывает последнюю информацию, полученную от Тициано. Пропавший груз действительно был захвачен ЦРУ, однако это не самая удивительная часть истории, исчезновение без шума оружия на сумму более миллиарда долларов уже было поводом для удивления.
Подобная операция, в случае успеха, внесла бы имена по меньшей мере полудюжины агентов в повестку дня Вашингтона, а это единственное, что действительно волнует американцев: известность. Упущенная возможность всегда казалась мне гораздо более тревожной, чем исчезновение самого груза.
Беспокойство оказалось оправданным после звонка, который получил мой подчиненный. То, что они пришли к нам до того, как мы получили подтверждение того, что действия исходят от американского ведомства, неприемлемо и заставляет все мои чувства обостриться.
Адам Скотт думает, что может заставить меня сотрудничать с его отделом, — эта идея была бы смешной, если бы не была такой глупой, даже если бы он смог установить хоть какую-то связь между грузом-обманкой и мной или организацией, которую я возглавляю, чего он сделать не может. Тот, кто имеет наглость предлагать мне переговоры, должен знать лучше. На Земле нет ни одного человека чести, который бы склонился перед авторитетом, отличным от его дона. Нет ни одного человека, дышащего под моим командованием, который бы склонился перед кем-либо, кроме Саграда. Галард вызывающе фыркает, а я не обращаю на него внимания, что только еще больше его злит. Адам Скотт еще пожалеет, что у него не было такого шанса.
Звук шагов сразу же приводит чистокровную породу в боевую готовность, и краем глаза я вижу, как Чезаре приближается к тренировочной арене. Однако мой брат останавливает свое приближение задолго до того, как достигает белого деревянного загона, и, словно поняв, что значит уважение со стороны исполнителя Ла Санты, Галард приходит в движение, решив, что сейчас самое время подчиниться приказу, который я отдал ему более пяти минут назад.
Я остаюсь бесстрастным, отказываясь выказывать какую-либо признательность за капризное поведение животного. Он не нуждается в положительном подкреплении той гордости, которую демонстрирует от природы.
— Ладно. На сегодня мы закончили. — Говорю я ему, когда последний круг тренировки завершен.
Он выжидает почти целую минуту, прежде чем смириться с тем, что промедление с выполнением моего приказа повлечет за собой последствия, и когда испуганный конюх открывает ворота загона, Галард дикой рысью бежит обратно в конюшню.
— Ты убивал людей и за меньшее, — комментирует Чезаре, когда он наконец приближается, и я не отвожу взгляд от Галарда, пока он не оказывается внутри конюшни.
Глаза брата следят за моими, внимательно следя за движениями лошади, а затем за любым признаком необычного назначения животного. Чезаре старается соблюдать определенную дистанцию между собой и лошадьми.
Второй из моих братьев — самый дикий из нас четверых, и каждый раз, когда я вижу, как он так реагирует на моих питомцев, я думаю, не вызван ли этот страх тем, что он отождествляет себя с их дикостью. Мой темперамент иногда описывают как смертельно молчаливый. Но молчаливость Чезаре, без сомнения, кричит.
— Это потому, что у меня нет любимых людей, — отвечаю я, снимая перчатки и засовывая их в карман своих брюк для верховой езды.
Я прохожу через ворота ограды и иду в сторону конюшни. Я включаю кран, приютившийся в каменной стене, и смачиваю лицо, смывая пот, выступивший на коже под лучами утреннего солнца.
— Тициано будет огорчен, услышав это, он уверен, что он твой любимый брат.
— Я действительно не в курсе, что могло создать у него такое впечатление.
— Наверное, то, что он все еще жив, даже спустя тридцать пять лет.
— Это потому, что мама не даст мне покоя, если я убью кого-нибудь из ее детей. — Чезаре смеется, а я вопросительно поднимаю бровь.
Брат смотрит на меня так, будто не понимает, что я говорю серьезно. Я никогда не пролью свою кровь, если на то не будет справедливой причины, и, хотя я часто желал этого, способность младшего босса злить меня не может считаться таковой. Чезаре это знает.
— Ты отправишься со мной в Америку, — сообщаю я ему о решении, принятом сегодня утром.
— Адам Скотт, — предполагает он.
— Я слышал, у него хорошая семья. Думаю, они будут рады визиту Микеланджело из Саграда. Посмотрим, что он сделает с американской мечтой. — Чезаре улыбается, улыбка еще более пустая, чем его голубые глаза.
— Искусство. Что же еще?
* * *
Паоло паркуется, но я продолжаю смотреть на iPad в своих руках. Технологии — это, по сути, одна из немногих вещей, которые проклятые североамериканцы умеют делать качественно. Дарио первым выходит из машины, перепрыгивая с переднего сиденья Volvo, приспособленного для размещения меня и пяти мужчин, которые всегда находятся рядом со мной.
Следующим выходит Сальваторе, открывая дверь слева от меня и покидая заднее сиденье напротив моего, с пистолетом наготове. Мой разум, хотя и внимает статье о новом сорте винограда, создаваемом в лаборатории, не отвлекается от привычной рутины безопасности, осуществляемой снаружи бронированного автомобиля. Даже если бы в моем левом ухе не было электронного наушника, оповещающего меня о каждом этапе процесса, отключиться от него было бы невозможно. В этот момент осторожность уже пульсирует в моих венах не хуже итальянской крови.
Винодельня Санто-Монте была домом Катанео с XIX века, когда Джузеппе Катанео и его брат-близнец собрали первую группу тех, кто позже разделился на Cosa Nostra и La Santa — две старейшие мафии в Италии. Однако даже здесь, в доме, где я родился и вырос, а до этого — каждый из моих предков, без процедур безопасности не обойтись. Три минуты уходит на проверку внешней территории и еще пять — на проверку главного холла дома. Когда я выхожу из машины, сопровождаемый Луиджи и Антонио, запах винограда, покрывающего каждый дюйм миль и миль нашей земли, сразу же обгоняет мое обоняние.
Мои ноги хрустят по гравию на пути к парадной двери, куда вхожу только я. Мои доверенные люди остаются снаружи, однако их голоса звучат в моей голове, информируя меня обо всем, что имеет значение.
Луиджия, мамина экономка, уже стоит на пороге и ждет мой пиджак, который я снимаю и передаю ей, прежде
