открылось много частных театров. Этот располагался на улице Горького. Когда-то он находился в другом месте и руководил им сам Комиссаржевский, но к тому моменту он уже был в эмиграции, и театр возглавляли Василий Григорьевич Сахновский и Николай Иосифович Волконский. Мне предложили должность главного администратора. Театр был очень маленький, но стоил владельцу больших денег. Его жену-актрису никуда не брали, и для того, чтобы она где-то могла выступать, он затеял этот театр. В труппе были Ильинский, Кторов, Лобанов, Абдулов… И шли очень интересные спектакли — «Мертвые души», «Свадьба Кречинского»… Первый год я еще совмещал работу с учебой, но потом бросил медицинский факультет.
Маяковский
В начале 1925 года мне поручили проводить гастроли Московского художественного театра в Грузии. Это были первые гастроли МХАТа в полном составе с выездом в Тбилиси. Они стали огромным событием в жизни Грузии. За несколько месяцев до приезда театра там выстраивались очереди за билетами. Поездка решила мою личную судьбу — я женился на уроженке Тбилиси и остался там жить. Об этом узнал мой друг-импресарио и прислал мне телеграмму, в которой предложил взять на себя проведение месячных гастролей в Закавказье Тамары Семеновны Церетели и Владимира Владимировича Маяковского. Я согласился и организовал их гастроли в Баку, Тбилиси, Батуми, Сухуми и Кутаиси.
Я очень любил ходить на выступления Маяковского. Такого трибуна мне в своей жизни встречать не приходилось, хотя слышал я многих. Для Маяковского эти гастроли были очень материально эффективными. Тогда, в эпоху нэпа, не существовало никаких ставок, и он получал огромные деньги.
Потом, уже в Москве, мы с ним устраивали выступления на паритетных началах. Перед каждой поездкой за рубеж он давал прощальные вечера, а по возвращении — приветственные, с рассказом о том, что видел за границей. Мы с ним работали так: вычитали расходы — плату за аренду помещения, налог, затраты на рекламу, — а все остальное делили пополам. Последнее выступление для меня оказалось грустным. Перед очередной его поездкой была выпущена зазывная афиша, но два дня шел ливень, и люди не покупали билеты. Он под это выступление взял у меня какие-то деньги. А тут выяснилось, что у нас не хватает средств заплатить даже за аренду помещения. И мне пришлось самому возместить все затраты.
Маяковский часто приходил в качестве зрителя на вечера, которые я устраивал. К примеру, где-то в конце 20-х в Большом зале консерватории я проводил вечер современного европейского танца. Он присутствовал на нем и потом благодарил с трибуны танцевальные пары.
Иногда он звонил мне с какой-нибудь просьбой: что-то достать, чем-то помочь.
Я часто бывал у Маяковского дома, в проезде Серова, в той комнате, в которой он покончил с собой.
Луначарский
Когда я жил в Тбилиси, ко мне там очень хорошо относился нарком просвещения Грузии Канделаки. Однажды Канделаки вызывает меня и спрашивает, не хочу ли я поработать с Луначарским. Он тогда находился в Боржоми, и у него был месяц свободного времени, чтобы поездить со своими лекциями. Я согласился.
Мы объехали с ним все Закавказье. Луначарский переезжал из города в город в салоне-вагоне. Везде его встречали триумфально. В день приезда отменялись занятия в школах. Сначала он отправлялся на какой-нибудь завод и делал доклад о международном положении, а вечером читал лекцию. Он был очень образованный человек. Мог говорить на любую тему.
Мы снимали самые большие залы. В Грозном он вообще выступал под открытым небом — там сгруппировали скамейки со всего парка.
Пара лекций была сорвана, Один раз он попал в объятия к Собинову, Неждановой и Голованову. Они выпили, и он был не в состоянии выйти к аудитории. Второй случай связан с Канделаки. В Тбилиси публика уже заполнила зрительный зал, а Луначарского нет. Звоню на вокзал — он жил в своем салоне-вагоне — мне говорят, ищите его у Канделаки. Прибегаю к тому домой и вижу, что Луначарский спит совершенно пьяный. Мне пришлось вернуться в зал, объявить зрителям, что Луначарский болен, и возвратить деньги за билеты.
Организация выступлений Луначарского — это был самый крупный заработок в моей жизни. Когда я вернулся в 1928 году в Москву, мы продолжали сотрудничать и ездили с ним по регионам.
Луначарский мне очень доверял. Уже сразу после знакомства он дал мне стопку пустых бланков со своей подписью.
Чехов
Я хочу вернуться к фигуре Михаила Александровича Чехова. Он был гениальным актером. Чехов — мое самое сильное впечатление от актерской игры. Я не пропускал ни одного спектакля «Ревизор», в котором он играл Хлестакова. Пользовался тем, что меня в Художественный театр пропускали бесплатно, и сидел на ступеньках третьего яруса. Я приходил ко второму акту и уходил после четвертого — смотрел только те сцены, в которых был занят Чехов. Каждый раз он импровизировал.
Я видел его почти во всех ролях. Потом пытался ходить на спектакль «Ревизор» в другие театры — и после первого акта уходил. Меня все раздражало. Сейчас ведь стремятся к новаторству, накручивают чего-то.
Прошло уже столько лет, а Чехов остался у меня в памяти во всех ролях.
Я не раз бывал у него дома. Михаил Александрович оказался свидетелем того, как Вахтангов приглашал меня стать актером. 14 он меня даже уговаривал. Но я, слава Богу, этого избежал.
«ГЕНИЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО КОНТАКТА»
Сохранились воспоминания известных актеров, режиссеров, писателей о папе и о Доме актера прежних лет. Некоторые рассказы ценны еще тем, что самих рассказчиков уже нет с нами.
В 1991 году отмечалось 90-летие Александра Эскина в доме-музее Марии Николаевны Ермоловой. Выяснилось, что папа в течение нескольких лет добивался в разных властных структурах решения о создании музея Ермоловой — в общем, стоял у его истоков. В 91-м сгоревший Дом актера еще не получил нового здания, и мы устроили вечер в помещении музея. Там с трудом разместились все, кто пришел вспомнить папу. А спустя 10 лет столетие отмечали уже в Доме на Арбате. Оба вечера записаны на пленку.
Борис Поюровский, критик:
— Я хочу прочитать отрывок из письма актрисы Ксаны Бассен. «Когда праздновали 75-летие Александра Моисеевича, я находилась в больнице и очень переживала, что не могу быть на этом торжестве. Лежу в постели, пишу поздравление Александру Моисеевичу — вдруг открывается дверь палаты и красивый, в парадном костюме, с болгарскими розами входит Александр Моисеевич. Полуплача, я стала причитать: „Зачем же вы пришли в такой день, в свой юбилей?“ А он начал
