и война с бардаком в отдельно взятом рабочем объеме продолжалась. При этом Семенов, как и многие технические интеллигенты, любящий поговорить, параллельно общался с самым интересным и понимающим собеседником — с самим собой.
«Конечно, когда тебе нужна именно Эл-шестая, ее нет! Эл-пятых две штуки, Эл-седьмых — аж восемь, Эл-шестой — как и вовсе не бывало.» - Семенов зачем-то закрыл и снова открыл ящик. Содержимое, видимо, не изменилось. «Я же совершенно точно брал пачку Эл-шестых на складе вчера. Или неделю назад. Не могли же мы убить до полной деградации схем сразу десять штук!».
О том, что последний раз искомые Эл-шестые на складе получал завлаб, было это полгода назад, и, по этой причине искать их в своем, а не завлаба, столе, да и во всей лаборатории, уже не было смысла, старший лаборант попросту забыл.
«И вот чего ты на меня уставился?» - Семенов решил отвлечься от поиска тестера универсального, модель Л-6, и обратил внимание на бочкообразный контейнер, весело мигающий лампочками. Лампочек было две, синяя и грязно-желтая, и потому контейнер удивительно напоминал лаборанту собаку хаски с гетерохромными глазами, виденную третьего дня по телевидению. В телевидении авторитетно рассказывали о том, что такое явление совершенно нормально для северных аборигенных пород, поэтому... (в этот момент Семенову стало неинтересно, и он переключил программу).
Контейнер, в строгом соответствии с ожиданием, не ответил, но мигать лампочками не перестал. «Теперь мне надо тестировать твой модуль реакций, а тестера для условно-биологических устройств здесь нет!» - Семенов уставился на контейнер уже вовсе обвиняющим взором, и погрозил пальцем куда-то в синюю лампочку. «Добывать его прямо сейчас мне некогда, пока явится кладовщик, пока подпишут заявку, пока я ее отоварю, пройдут добрых пять часов, а советское законодательство прямо запрещает нам, работникам умственного труда, работать больше шести таких часов в сутки.» - было отлично видно, что лаборант проговаривает вслух фразу, уже сказанную куда-то внутрь себя, и потому контейнер снова никак не отреагировал. Ну, или бездушной железке и вовсе не было дела до производственных страданий упомянутого работника.
«И что это, в сумме, означает?» - диалог с кем-то, помимо себя самого, так очевидно понравился Семенову, что на роль собеседника сгодилось даже устройство, не способное услышать, осознать и ответить. «Означает это то, что модуль реакций мы тестировать не будем, а в журнале запишем прямо наоборот. Товарищи не узнают, а если и узнают, ничего не скажут, а если и скажут, то ничего обидного и даже не матом».
Из того же ящика, в котором не нашлось загадочного тестера Л-6, был извлечен толстый лабораторный журнал, и уже через три минуты уверенная рука бывшего чертежника каллиграфически вывела в нужной строке: «состояние модуля реакций удовлетворительное до хорошего». Дата, время, подпись.
Семенов, повеселевший и даже переставший зевать, убрал журнал на место, достал концентратор и шлицевую отвертку, зажег (на концентраторе) волшебный огонек, ловко вскрыл загрузочный блок контейнера, подцепив (отверткой) край лючка, и уже собрался было потянуться за первой из ближайшей стопки перфокарт, но не смог этого сделать по очевидной причине: старшего лаборанта остановило отсутствие в его организме третьей руки.
Пришлось класть на стол отвертку и все-таки повторять заход, на этот раз — увенчавшийся успехом.
Приемная щель контейнера, тихонечко гудя, поглотила первую перфокарту. Частота перемигиваний гетерохромных лампочек увеличилась мало не впятеро, но так и должно было быть: началось первичное программирование устройства МОСК.
Впереди был долгий и очень интересный рабочий день.
***
Ленинград, Пулково-7, 9 ноября 2022 года. Здесь и сейчас.
Комиссар третьего ранга Леонид Лысый
Было время, когда смена начальника в крупном государственном бюро становилась чем-то сродни пожару: дело это было страшно редкое, неожиданное, чреватое чудовищной суматохой и очень, очень разрушительное и для сотрудников самого бюро, и для всех, кто с ним связан или от него зависит. Давно — это еще при прежней, царской власти, или, может быть, в первые годы власти уже народной. Не сейчас.
Начальник ленинградского КГБ на транспорте не очень любил, когда его называли начальником. Ему куда больше нравилось емкое и солидное слово «руководитель»: начальствовать может каждый дурак, руководить — намного сложнее, для этого требуется не только луженая глотка и непримиримый внешний вид, но и нечто особенное, такое, что есть в каждом хорошем партийном работнике или командире.
Руководить большим и серьезным коллективом сложно, особенно — в таком важном деле, как охрана самого прогрессивного в мире социального строя от внешних и внутренних врагов.
Еще шеф ленинградского КГБ на транспорте не любил, когда его называли шефом, поскольку искренне считал, что этим словом в советском государстве можно называть только главного повара в большом и хорошем ресторане.
Руководитель стоял у огромного панорамного окна, выходящего на объединенный комплекс Пулковского воздушного порта и совмещенных с последним вокзалов: общегородского автобусного и южного железнодорожного. Окно, забранное в крепкую раму черной бронзы, несколько часов назад очень удачно умылось внезапным дождиком, и сейчас казалось экраном очень хорошего телевизора КВН-023, настолько яркими и сочными были цвета. За окном шумел порт Севстолицы, он же — Главный Транспортный Узел Ленинграда: заходили на швартовку к причальным мачтам дирижабли, из туннелей выныривали поезда и эсобусы, от них и к ним устремлялись бесконечные потоки пассажиров, приятным мужским баритоном объявлялись хорошие и нужные вещи: прибытие и отправление, правила поведения на объекте повышенной опасности, рекомендации относительно такси и другого местного транспорта.
Впрочем, уплотнители окна, заряженные буквально накануне экспертом из технической службы, не пропускали шума, и от этого сходство с телевизионным экраном только усиливалось.
Руководитель знал, что видит эту панораму с этой точки, может быть, последний раз или около того: процедура, что ему предстояла, вызывала легкую грусть и чувство потери чего-то нужного и родного, но была неизбежной и гарантированной всем трудящимся и служащим самой сутью советской власти и ее социальной основой.
Руководитель готовился выйти в отставку и отправиться на заслуженную пенсию.
Из коридора, скрывавшегося за декоративной панелью и двумя крепкими дверями, послышался гулкий топот. Руководитель вздохнул и изготовился.
В кабинет, потрясая мироздание поистине слоновьей грацией, ворвался ганеша в мундире сержанта госбезопасности. «Товарищ комиссар государственной безопасности третьего ранга!» — сержант застыл посередине кабинета, и принялся вертеть головой, явно полагаясь не на откровенно слабое зрение, а на слух, развернутый в виде двух огромных
