я ее? Я знала невозмутимую, флегматичную Сару, то есть знала ее лишь с внешней стороны. А какой она была на самом деле? Меня как обухом по голове ударило, когда я сообразила, что не знаю даже, есть ли у Сары какие-нибудь родственники, которым могла бы сообщить о случившемся!
— Сейчас вы пойдете домой, — полицейский говорил со мной, как с малым ребенком, — а утром увидите, что она вернулась. Если же она не придет, дайте мне знать.
Последние слова он произнес уверенным, авторитетным тоном, как бы говоря: положитесь на меня, я — закон и все улажу.
На следующее утро шел дождь, все вокруг выглядело унылым и серым. Часы показывали восемь, и я позвонила, чтобы принесли завтрак. Если у меня и были какие-то надежды на возвращение Сары, они сразу же улетучились при взгляде на мрачное лицо Джозефа. Я выпила немного кофе, а в половине девятого ко мне в своем роскошном пеньюаре, накинутом поверх цветастой пижамы, зевая, вошла Джуди.
— Ну, и что же она сказала в свое оправдание? — спросила Джуди с порога. — Можно, я позавтракаю здесь с тобой. Ненавижу есть в одиночестве.
— Кто сказал?
— Сара.
— Она еще не вернулась.
— Что? Но ведь я слышала. С двух и почти до трех ночи она все ходила и ходила над моей головой, так что я чуть с ума не сошла.
Я села в постели, не сводя изумленного взгляда с Джуди, затем позвонила.
— Джозеф, — обратилась я к пришедшему на звонок дворецкому, — вы заходили сегодня в комнату Сары?
— Нет, мадам. Я поднялся позже обычного и сразу же поспешил вниз.
— Но… ваше выражение лица… Я решила, вы знаете, что она не возвращалась.
— Она не спускалась к завтраку, а завтракает она всегда очень рано.
В этот момент до нас донесся взволнованный голос Мэри Мартин, объясняющей что-то горничной в холле над нашими головами. Минуту спустя она уже мчалась вниз по лестнице, дробно стуча каблучками.
В следующее мгновение она ворвалась ко мне с криком, что в комнате Сары все перевернуто вверх дном. Джуди сразу же как ветром сдуло. Поспешно одеваясь, я успела учинить Мэри настоящий допрос. По ее словам, она постучала к Саре, чтобы попросить утреннюю газету. Надо сказать, что в доме я получаю газету последней. Сначала ее прочитывает Джозеф, затем Сара, а у Сары ее забирает Мэри, так что, когда в девять газета, наконец, доходит до меня, на ней обычно уже виднеются масляные пятна и следы от яйца и грейпфрутового сока. Но я опять отвлекаюсь. Итак, не получив ответа, Мэри открыла дверь, и то, что предстало ее взору, увидела и я, когда, одевшись, поднялась наверх.
В комнате Сары царил полнейший беспорядок. Кто-то сдвинул в угол кровати матрац и подушки, выбросил из шкафа одежду и обувь, переворошил бумаги на письменном столе. Даже ее сундук был взломан, а его содержимое валялось на полу. Истории болезней членов семьи, которые она, как ветеран свои медали, всегда держала при себе, были брошены на кровать и, очевидно, тщательно просмотрены.
Во всем этом беспорядке было что-то весьма непристойное, как если бы кто-то сорвал с Сары одежду и выставил ее немолодое тело на всеобщее обозрение.
Джуди, заметно побледневшая, стояла в дверях.
— На твоем месте я бы не входила, — произнесла она. — Во всяком случае, ни к чему не прикасалась бы, пока не приедет полиция.
— Ее удар хватит, — заметила заглядывающая в комнату через мое плечо Клара, — когда она все это увидит. Она такая аккуратная!
Но у меня было ужасное предчувствие, что ничто в этом мире уже не сможет расстроить бедную Сару.
Было пятнадцать минут десятого, когда я позвонила в полицию. Полчаса спустя прибыл помощник суперинтенданта полиции инспектор Гаррисон в сопровождении полицейского.
Они осмотрели комнату Сары, после чего, оставив там полицейского, инспектор прошел со мной в библиотеку.
Инспектор Гаррисон был человеком небольшого роста и плотного телосложения с абсолютно голым черепом и такими ярко-голубыми глазами, какие встретишь только у ребенка. Разговаривая со мной, он вытащил из кармана деревянную зубочистку и откусил от нее кончик. Как я позже узнала, их у него был просто неисчерпаемый запас. По его словам, он бросил курить и ему необходимо было все время держать что-нибудь во рту.
Он был не склонен видеть в исчезновении Сары что-либо серьезное. Во всяком случае, до тех пор, пока для этого не появятся более веские основания. Однако он заинтересовался нашим грабителем и особенно теорией Уолли, полагавшим, что вор прятался в вентиляционной трубе. Когда я ему об этом рассказала, он сразу же отправился в умывальную, а затем в комнату горничной и тщательно все осмотрел. Однако на подоконнике в чуланчике Клары было столько царапин, что они мало чем могли помочь инспектору.
— Он, конечно, мог забраться сюда, в этом нет никакого сомнения, — произнес инспектор, закончив осмотр. — Но мне не хотелось бы быть на его месте, когда он отсюда выбирался. И все же это вполне возможно.
Затем он отправился бродить по дому, время от времени привлекая на помощь Джозефа. Вскоре появился Уолли и присоединился к нам с Джуди в гостиной, где мы терпеливо ожидали возвращения инспектора. Джуди сидела притихшая, Уолли же был явно взволнован, даже встревожен. Он бесцельно ходил по комнате, снимая и вновь ставя на место безделушки, пока Джуди не взорвалась:
— Ради Бога, Уолли! Сядь и успокойся!
— Если я тебя так раздражаю, ты можешь уйти в другую комнату.
Джуди закурила.
— Не могу понять, — медленно произнесла она, глядя на Уолли. — Что тебе до Сары? Мне кажется, ты всегда был к ней довольно равнодушен.
— Когда-нибудь ты все узнаешь.
Джуди бросила на него быстрый взгляд.
— Почему же не сейчас?
Не ответив, Уолли резко повернулся и возобновил хождение по комнате.
Несколько минут царило молчание. Неожиданно Уолли остановился. Как выяснилось, ему в голову пришла мысль, что Сара уехала в Нью-Йорк, и он предложил Джуди позвонить матери и узнать, там ли Сара. После долгих препирательств между Джуди и Уолли было решено, однако, не волновать Кэтрин, и я связалась по телефону с Джимом Блейком, который после того, как я ему все рассказала, пообещал, что позвонит ей под каким-либо предлогом и осторожно все разузнает. Когда меня позже спрашивали, как он держался во время нашего разговора, я мало что смогла вспомнить. Кажется, он очень удивился, а потом сказал, что плохо себя чувствует, но сейчас встанет,
