Глава 1
Тем октябрьским утром сэр Малькольм Айвори ощущал себя вполне счастливым. День обещал быть спокойным, и сэр Малькольм решил провести его дома — в роскошном особняке, который унаследовал от своих родителей тридцать лет тому назад. Несмотря на прошедшие годы, он с некоторой грустью вспоминал своего отца, сэра Филипа, знаменитого антиквара, превратившего имение Фалькон в настоящий музей; вспоминал и матушку, восхитительную Мэри, — хотя она давно умерла, душа ее определенно витала в стенах этого дома и поныне.
Быть может, все дело в постоянно ощутимом присутствии нежного призрака? Как бы то ни было, сэр Малькольм так никогда и не женился. А может, причиной тому полная странствий молодость, исчерпавшая всю его страсть к прекрасному полу? С неизменным волнением вспоминал он прелестную Кувшинку, с которой судьба свела его в Гонконге, и Шапарту, которую любил в Дели; но самый глубокий след в его сердце оставила Звездочка. Что-то сталось с нею в жестоком вихре японо-китайской войны?[1]
Сэр Малькольм оторвался от воспоминаний. Хотя он и не любил им предаваться, они, однако же, всякий раз захватывали его, стоило только отвлечься от занятий, составлявших его истинную страсть, — орхидей, шахмат, редких книг и, самое главное, полицейских дознаний, позволявших ему оттачивать дедуктивные таланты. Скотланд-Ярду случалось прибегать к ним не раз, и сэр Малькольм этим очень гордился. Поиск истины увлекал его не меньше, чем психологический анализ, особенно в сложных, запутанных делах, где все было связано зыбкими, едва зримыми нитями и где коварные ловушки подстерегали чуть ли не на каждом шагу.
— Господин Малькольм звонил?
Вэнь Чжан, слуга-китаец, только что зашел на веранду, откуда открывался дивный вид на парк, отлого спускавшийся к озеру Тайберн.
— Да, дружище. Приготовьте-ка чаю. А заодно попросите госпожу Пиквик достать мой старый жакет, и пусть принесет его сюда. Я собираюсь в библиотеку — приведу там все в порядок.
Вэнь Чжан поклонился и вышел так же неслышно, как и вошел. Несколько лет назад сэр Малькольм вызволил китайца из цепких лап полиции, несправедливо обвинявшей его в убийстве бывшего хозяина. Китаец был ему благодарен за это по гроб жизни и служил с беззаветной преданностью.
— Что я слышу! — Это сказала Доротея Пиквик, в гневе ворвавшись в комнату.
Когда-то ее, совсем юную сироту, приютил сэр Филип — с тех пор, вот уже почти полвека, она служила экономкой в имении Фалькон. Сэр Малькольм вырос у нее на руках, и потому она позволяла себе выплескивать при нем свое недовольство по всякому поводу. Зато сердце у нее было просто золотое, и благородный сыщик относился к вспышкам ее дурного настроения с неизменным юмором.
— Что случилось, дорогая Доротея?
— То, что вам с чего-то вдруг взбрело облачаться в жакет, от которого остались одни лохмотья! Вы не надевали его вот уже лет десять! Это недостойно вас, сэр Малькольм!
— Знаю-знаю, но неужели нужно непременно надевать смокинг, чтобы сражаться с библиотечной пылью?
Госпожа Пиквик не на шутку обиделась:
— С какой такой пылью?! Как вам должно быть известно, сэр Малькольм, я требую от прислуги, чтобы пыль вытирали каждую неделю! Хотя там, куда вы так любите ходить, пыли, понятно, больше, чем в этом доме.
Она так и не смирилась с тем, что сэр Малькольм бывает в Скотланд-Ярде. По ее разумению, раз полиция якшается с ворами да жуликами, значит, она ничуть не лучше их. Ее возмущало, что потомок рода Айвори тратит время и самое жизнь на борьбу с преступностью. К счастью, в этот раз неприятных объяснений не получилось: на веранде снова появился Вэнь Чжан с чаем.
— Господин Малькольм желает пить чай здесь или в библиотеке?
— Поставьте сюда, — велела госпожа Пиквик. — В библиотеке слишком пыльно.
И на этой сердитой ноте она ушла.
— В мире вообще много пыли, — философски заметил китаец. — Учитель Кун[2]говорить: «Око наше та же пыль».
— Не он ли, кстати, говорил еще, что «нет пыли на Пути»?
— Господин Малькольм очень мудрый.
— Я всего лишь внимательный читатель и все запоминаю, дорогой Чжан.
Тут в приоткрытой двери появилась голова госпожи Пиквик: лицо у старушки экономки было раскрасневшееся.
— Сэр Малькольм, вас там просят…
— К телефону?
— Нет, к дверям. Совсем совесть потеряли! Какой-то странный тип…
— Он представился?
— Профессор Мартин Бадминтон, что-то вроде того…
— Даллингтон! — воскликнул сэр Малькольм. — Бог ты мой, что ему вдруг понадобилось? Интересно! Он человек благовоспитанный и не явился бы вот так, без предупреждения…
Профессор Мартин Даллингтон состоял в том же клубе, что и сэр Малькольм, — в знаменитом Клубе графоманов, где собирались самые знатные библиофилы в Англии. Он был известным этнологом и всю жизнь изучал нравы и обычаи первобытных племен, а после смерти своей супруги, тому уж лет десять, ударился в оккультизм и магию. Это он опубликовал сравнительный труд, основанный на самых доподлинных сведениях о шаманских обрядах монголов, бразильских индейцев и гаитян. Сэр Малькольм с удовольствием беседовал с ним в баре клуба, и не столько потому, что интересовался этими вопросами, сколько потому, что его всегда увлекали вещи не совсем обычные.
— Я приму его. Пусть войдет.
Через мгновение-другое появился профессор. Это был долговязый мужчина лет пятидесяти во всем черном, с желтым угловатым лицом и с черными как смоль волосами. Хотя наружность у него была и не очень привлекательная, однако живой, умный взгляд с лихвой возмещал его физические недостатки, в том числе слишком длинный нос и загнутый крючком подбородок. В столь великолепном доме нежданный гость ощущал явное смущение.
— Ах, сэр Малькольм, прошу простить меня за неожиданное появление. Сказать по чести, я проходил мимо по самой что ни на есть чистой случайности, что со мной, признаться, бывает довольно редко, и вдруг оказался прямо у вашего особняка, и тут подумал… Сегодня же у нас пятница, тринадцатое, удачный день. О, видите ли, я поступил опрометчиво и чувствую себя неловко.
— Полноте! Я всегда рад вас видеть. К тому же день у меня сегодня совершенно свободный.
Профессору как будто стало легче:
— Тем лучше… Насколько мне известно, вы человек занятой. И, сказать по чести, я ни за что бы не позволил себе злоупотребить вашим любезным приглашением без повода. К сожалению, порой я бываю назойлив…
